Шкатулка с бабочкой
Шрифт:
— Элен, ты не можешь запретить мне увидеть моих детей, — повторил он. — Я получил письмо от Феде. Я ей нужен.
— Как дырка в голове, Рамон, — произнесла она с сарказмом, вставляя в рот сигарету и зажигая ее дрожащей рукой.
— Ты злишься.
— Разумеется, я злюсь, Рамон. Мы с тобой не виделись уже семь лет, — выпалила она, выпуская дым в микрофон трубки. — Черт возьми, Рамон! Что ты вообще о себе возомнил?
— Остынь, — сказал он и глубоко вздохнул. В его голосе появилось раздражение.
— Ради бога. Ты никуда не годный отец. Я удивлена, что Феде еще не забыла о твоем существовании. А ей чертовски необходимо было это сделать. Мой брат стал для нее лучшим отцом, чем ты когда-либо был. Ты не можешь
— Ладно, кто такой Артур?
Она сделала глубокую затяжку.
— Мой жених.
— Именно этого Феде и боялась.
— Значит, ты прибыл из-за этого? Рыцарь Феде в сверкающих доспехах, вот так шутка.
— Я приезжаю, хочешь ты этого или нет, — сообщил он.
— Отлично, но я не позволю тебе увидеться с детьми.
— Если ты желаешь лишить своих детей отца, то это твое дело, но я приеду в любом случае, — сказал он и повесил трубку.
Рамон положил чемодан в багажник черного «Мерседеса» и дал указание водителю ехать в Польперро. Затем он уселся на заднем сиденье и погрузился в размышления. Как легко было позволить им уйти из его жизни. И как случилось, что прошедшие годы пролетели так быстро, что он совсем не заметил неумолимого течения времени? Он был слишком счастлив с Эстеллой и Рамонсито, чтобы вспоминать о тех, кого оставил за океаном. Элен и дети стали чем-то вроде камешков, попавших в обувь и причинявших неудобство. Он постоянно знал, что они есть, но ничего не делал, чтобы поддерживать с ними связь.
Эстелла любила его безоглядно, как ребенок, нежно, как мать, и, не предъявляя на него никаких собственнических прав, как друг. С ней у него не возникала постоянная потребность уезжать из дома. Наоборот, во время своих путешествий он считал дни, чтобы снова оказаться в ее теплых объятиях. Порой, когда он был далеко, наедине со своими мыслями, он ощущал запах роз и верил, что это пришла она, чтобы облегчить монотонное течение его одиноких странствий. В другие моменты, услышав шепот моря или веселое журчание ручья, он останавливался, чтобы вспомнить медовый голос Эстеллы и ее радостный смех. По мере того как изящные черты Эстеллы вытесняли в его памяти лица Элен, Федерики и Хэла, ему начинало казаться, что они вообще никогда не существовали. Как легко оказалось забыть…
Мариана писала Федерике и Хэлу часто, поскольку она их не забывала. Элен прислала ей их фотографии, которые Мариана увеличила, вставила в рамки и постоянно смотрела на них. Она боялась, что если не станет этого делать хотя бы раз в день, то, проснувшись однажды утром, может обнаружить, что не думает о них уже годами. В ее сознании внуки оставались теми же маленькими детьми, какими были в то последнее лето в Качагуа, несмотря на фотографии, где они были запечатлены уже ставшими взрослее. Другие ее внучата постоянно навещали их дом. Сейчас их было уже двадцать четыре, что делало все более трудной задачу помнить о тех двоих, которых она любила больше, чем остальных.
Мариана тогда ничего не сказала Игнасио о своем визите в дом Эстеллы на берегу. Она знала, что подобное известие заставит его уши побагроветь от ярости. Он бы не только разозлился, но и испытал бы глубокое разочарование. Она не была уверена, что его сердце сможет выдержать такое эмоциональное потрясение. Но она не смогла и забыть о своем новом внуке. Проводя в раздумьях долгие вечера, прогуливаясь вдоль берега и глядя на море, она не знала, что ей делать. Она была уверена, что Эстеллу начинает мучить одиночество, что Рамон проводит все больше и больше времени в путешествиях, оставив сына расти без отца, так же, как когда-то он поступил с Хэлом и Федерикой. Возвратившись
В итоге в конце января она снова приехала к дому Эстеллы, не зная, что собирается сказать, но убежденная в том, что найдет нужные слова. Эстелла, стоя на веранде, мгновенно заметила подавленное состояние Марианы и бросилась в слезы.
— Что-то с Рамоном? — импульсивно произнесла она, пошатываясь от волнения. В ее глазах застыло отчаяние. — С ним все в порядке?
Мариана была настолько тронута слезами Эстеллы, что обняла ее.
— У Рамона все в порядке, Эстелла. Я беспокоюсь за тебя и своего внука, — сказала она, разжимая объятия.
Эстелла уставилась на нее остекленевшими глазами.
— Простите, — пролепетала она. — Я сама не своя.
— Мне все известно, — ласково ответила ей Мариана.
— Тогда вам лучше зайти в дом.
Мариану уже не интересовал интерьер дома и не удивляли его размеры. Она узнала пишущую машинку Рамона на столе и первые страницы рукописи, аккуратно сложенные стопкой рядом. Рамон никогда не отличался аккуратностью, так же, как и Элен, но Эстелла содержала дом в том же порядке, что и дом Марианы, когда служила у нее. Эстелла пригласила ее в светлую просторную гостиную с полуопущенными венецианскими шторами, висевшими на французских дверях, чтобы сохранить прохладу. Мариана была восхищена вкусом Эстеллы. На полу лежали пестрые шерстяные ковры из Индии, а сама комната была уставлена большими цветочными горшками с геранью и розами. На книжных полках была размещена библиотека европейских писателей, философов и биографов. Мариана обратила внимание, что Рамон отобрал лучшие фотографии Эстеллы и их сына и, вставив их в серебряные рамки, развесил во всех возможных местах. Повсюду здесь она узнавала следы путешествий ее сына по всему миру — бразильская баланганда в серебре, способствующая изобилию, греческая икона святого Франциска, подаренная монахом на горе Атос, и копье, преподнесенное вождем племени, с которым он подружился в дебрях Африки. Мариана отметила, что вместе Рамон и Эстелла создали для себя теплый и уютный дом.
Эстелла села напротив, глядя на Мариану ясными глазами.
— Я здесь не для того, чтобы осуждать тебя, Эстелла, — высказала Мариана то, что было у нее на сердце. — Я беспокоюсь о тебе, и это все.
— Но как вы догадались? — смело спросила Эстелла.
— На Рождество, когда я приходила к тебе, то забыла вручить подарок, который принесла, поэтому мне пришлось вернуться.
— О, — произнесла Эстелла, понимающе кивая.
— Я услышала, как ты называешь своего ребенка Рамонсито, и все вдруг стало ясно.
— Да.
Мариана встала и подошла к Эстелле, неудобно устроившейся на краю дивана. Она села рядом и посмотрела на нее понимающим взглядом.
— Я ведь тоже женщина, и знаю, что значит любить мужчину. Я люблю Игнасио. Он, мягко говоря, человек трудный. Но я люблю мужа, несмотря на его иногда раздражающий характер. Я достаточно хорошо знаю Рамона, чтобы быть уверенной в том, что именно он тебя соблазнил. Тебя я не осуждаю и, наоборот, сочувствую тебе. Я наблюдала, как разрушался его брак. Элен не смогла выдержать его бродяжничества. А ты?