Школа Детективов
Шрифт:
«Какие же они идиоты, Бавер и его приятели! Идиоты и шовинисты, — думал он. — Прямо как болельщики „Спор-тинга“ в прошлое воскресенье».
Конечно, он тоже любил, когда команда его коллежа побеждала. Или когда побеждал «Спортинг-клуб», представлявший их город. Но ничто так не выводило его из себя, как поведение местных болельщиков, которые бесновались, топали, махали руками, орали до хрипоты при малейшем промахе их команды или выкрикивали оскорбления в адрес арбитра, когда тот принимал пусть справедливое, но ущемляющее их любимцев решение.
«Ну,
Он дошел до поворота и свернул в переулок. С двух сторон здесь тянулась живая изгородь из кустов бузины, которую с трудом удерживала ржавая железная проволока.
Казалось, городок еще спит. Лишь солнце ярким серебристо-белым светом заливало крыши домов, над которыми распростерлось удивительно чистое голубое апрельское небо. Через просветы в зарослях бузины Робер видел свежевско-панные гряды, где даже комья земли блестели на солнце гладкими срезами.
Он вышел на улицу Рампар, самую новую и широкую улицу города. Сиреневые тени падали от невысоких домов на желтоватую булыжную мостовую, которую еще не успели заасфальтировать. Невдалеке, метрах в двухстах, возвышалось над окружающими постройками здание коллежа, на четырех этажах которого размещались классы и общежитие.
«Конечно, никто еще не пришел. Не так-то легко вытащить их в такую рань из постели!»
Он не спеша шагал к коллежу, слегка недовольный тем, что друзья его, как видно, вовсе не торопятся на «сбор».
Скрипя ржавыми петлями и со звонким щелчком попадая в зажим, открывались ставни в домах. Из широко распахнутых окон лился запах свежего кофе вперемешку с тихой музыкой и радиорекламой.
Раздалось четыре звонких удара; отзвуки их, прежде чем смолкнуть, долго плыли, вибрируя, над собором. Затем куранты стали отбивать время. Робер машинально считал: «…шесть., семь… восемь…»
Он подошел к коллежу, который, благодаря мелькающим тут и там интернатским ребятам, напоминал просыпающийся муравейник.
Восьмой удар прозвучал как сигнал: улица вдруг очнулась от сонной неподвижности. Откуда-то донесся цокот копыт, грохот железных ободьев по мостовой, потом Робер увидел повозку молочника Валера. Послушная лошадь сама остановилась в начале улицы. Рыжий приземистый человечек в плоской кепке проворно спрыгнул на(тротуар и, держа в руках жестяной бидон, направился к ближайшему дому, протяжно крича:
— Мо-олоко-о! Вот мо-олоко-о!
Робер не успел основательно рассмотреть этого человека, который, в куртке и штанах из серого тика, смешно семенил, наклонившись вбок, чтобы уравновесить свою тяжелую ношу. Из переулка вылетел велосипедист; он мчался, отпустив руль, так лихо, что на повороте едва не задел тротуар. С открытым ртом, в куртке, которую трепал ветер, он, вращая педали, в такт мотал головой и плечами. Робер сразу узнал его по пылающей шевелюре.
Эй, Патош! Не спеши так! Ты первый! — закричал он, выходя из тени.
Тот резко затормозил и, скрежетнув по бровке подбитой гвоздями подошвой, спрыгнул со своего металлического коня. Прежде чем ответить, он поморгал своими черными глазками и отдышался, открыв рот. Вид у него был встрепанный — вероятно, от спешки.
Первый?.. Ты что? Все на площади… У Лулу обыск!.. Я приехал предупредить тебя.
Обыск?! Какой еще обыск?.. Робер ничего не понимал, удивленно глядя на Патоша. А тот продолжал:
Там две машины с полицией… Детективов — человек шесть, не считая жандармов!
Но что случилось? Несчастный случай?.. Ты видел Лулу?
Какое там! Туда даже близко не подойдешь!.. Должно быть, что-то серьезное. Мадам Дюмарбр так плачет — на улице слышно… Ну так что? Едешь туда? Лично я возвращаюсь… там такое творится!..
Он развернул велосипед и оседлал его. Робер едва успел вскочить на ранец Патоша, прикрепленный к багажнику двумя резиновыми растяжками. Книги и тетради мешали ему; наконец он запихнул их за пазуху, уцепившись другой рукой за плечо друга. Патош изо всех сил жал на педали, крича что-то через плечо; Робер не мог разобрать его слов.
Он попытался собраться с мыслями… Полиция у Люсьена?.. Что она там делает?.. Нет, трясясь на багажнике и постоянно рискуя свалиться, напрягать мозги было совершенно невозможно. Он оставил бесплодные попытки.
Они въехали на площадь Тьер. Робер сразу увидел толпу зевак, которые, несмотря на раннее утро, стояли двумя группами перед хорошо знакомым ему голубым фасадом. На табличке возле двери белыми эмалевыми буквами значилось:
Два жандарма, с важным видом положив руки на портупею, удерживали послушную толпу на почтительном расстоянии от входа. Издали это показалось Р оберу похожим на сцену из немого кино. То ли боясь жандармов, то ли от смущения, люди переговаривались между собой вполголоса, зато сопровождали слова интенсивной жестикуляцией.
На Патоша и Робера никто не обратил внимания. Лишь когда они остановились у тротуара, группа одноклассников отчаянно замахала руками, зовя их к себе.
Смотри-ка, и Бавер здесь! — заметил Робер.
Еще бы, — процедил Патош. — Небось доволен до смерти, что у Лулу неприятности.
Ну-ну, старик, не спеши с выводами! — поспешил остудить его Робер.
А Бавер отделился от остальных и, протягивая руку, направился к ним; на губах у него застыла лицемерная улыбка.
Бедняга Люсьен, вот уж не повезло ему! Говорят, полиция приехала за его отцом.
Патош взглянул на Робера; в глазах его было написано: «Видишь, я же тебе говорил!»
Эй, Бавер… Думай, что говоришь! — возмущенно воскликнул Робер.