Школа диких сердец. Выпускник
Шрифт:
– Есть мысли, как вернуть долги? – дежурно спросил Матвей.
Дженни уселась, закинув ногу на ногу, посмотрела в глаза Жебраку и тяжело вздохнула.
– Вы понимаете, что рабы это тоже люди, и что спасать надо их тоже, – мягким грудным голосом сказала она. – Только так можно прекратить эпидемию.
«Бунтовщица», – решил Матвей, в голове уже мелькнуло стандартное решение: «Уточнить, считает ли Поточински рабов равными свободным людям, если да, то вынести решение о передаче её на исправительные
Он только открыл рот, чтобы задать вопрос, решающий судьбу молодой женщины, как вдруг увидел узкую ладонь, которой Дженни поправляла ожерелье, тонкие, почти прозрачные её пальчики, и где-то в груди, рядом с сердцем, возник мягкий комочек, заставляющий дышать глубже. Матвей знал, что это. Это его потянуло к этой женщине. Ему захотелось взять Дженни на руки, обнять и молча держать так, слушая бесшумное дыхание и слабый ток сердца.
«Это невозможно», – Жебрак откинулся назад, на спинку кресла, чтобы свободнее дышать: «Она умрёт, также как Оксана и Марта, а как же я? Как мне, бессмертному, пережить смерть любимой? Это ужасно».
Он сопротивлялся, но уже знал, что это бесполезно. На всякий случай Матвей глянул на свой страховой датчик. Ничего не изменилось на террасе, состав воздуха прежний, электромагнитное поле стабильное. Никто на него не действует. Это химия тела, почуявшего ту самую свою половину, без которой жизнь не имеет смысла.
– Тема этого разговора серьёзная и большая, – сказал Матвей, глядя на голые щиколотки Дженни, на одной из которых болтался чёрный горошчатый браслет, отсверкивающий золотыми бликами. – Утром заезжайте за мной сюда, прокатимся по Сиднею, расскажете, какие у вас есть мысли в отношении рабов.
Дженни встала и ушла. Матвей закурил. Эту привычку у него не могли вышибить даже кровавые законы диктатуры трансгендеров, правивших сто лет назад. Наверное, он был сейчас единственным легальным курильщиком на Земле.
«Я не знаю, кто она», – думал Матвей, глядя на последнего служащего. Тот размахивал руками и бормотал, что надо менять экономическую систему в целом, что банковский кредит себя изжил и необходимо вводить принцип свободных денег.
– Если вы казните откупщика, будет лучше для всех! – уже вопил истеричный служащий. – Австралию ждёт экономический рост, поголовье рабов увеличится, эпидемия уже на исходе, самое лучшее время для реформ!
– Спасибо, – сказал ему Матвей и показал на дверь. Собеседник сразу заткнулся. Эмиссары банка дважды не повторяли, могли пулю в лоб влепить запросто. Служащий вскочил и убежал.
«Может, у неё есть партнёр или даже муж, возможно, даже совсем гетеросексуальный, и она счастлива», – Матвей свернул самокрутку и закурил снова. Но зачем она заботится о рабах, явно делать нечего ей, или хобби, или искренне говорит. Раньше были такие оголтелые зоозащитницы, но Дженни не похожа на них. Может, она и вправду страдает за людей? Ведь рабы тоже люди, Жебрак знал это совершенно точно.
«Завтра посмотрим», – решил он. – «Зачем я приехал сюда?! Нельзя мне любить. Нельзя!»
В
– Вот, смотрите, – Дженни остановила машину. – Видите здание на краю деревни, с чучелом кенгуру на крыше?
Жебрак кивнул. Ему здесь не нравилось, отвратительное, мерзкое место, только рабам тут и жить. Он приопустил стекло: вонь, как будто сидевшая в засаде, бросилась в лицо, прямо облепила щёки, лоб, забила нос. Сморщившись, Матвей закрыл окно.
– Почему так противно пахнет? – спросил он, вытирая лицо платком. – Рядом ручей течёт, из него?
Дженни повернулась к нему.
– Да, это течёт гной из хижин, – ответила она. – Дома рабов переполнены трупами и больными. За ними никто не ухаживает, а врачи здесь не бывают. Поэтому рабы спасаются от болезни по своему. Пойдёмте, я покажу.
Опустив забрала лёгких скафандров, они вышли из машины и пошли к тому самому дому, с кенгуру на крыше. Возле него полукругом стояли грубые лавки, где сидели и что-то тихонько выли рабы.
«Эмоционально переключаются», – машинально отметил Матвей: «Готовятся, что ли, к чему то?»
Увидев пришельцев, рабы не поменяли тональность, а только склонили головы, как и положено делать при виде свободных. Дженни взяла Матвея за руку и повела внутрь дома. И тут им навстречу, шатаясь, вышла голая женщина. Она выла, вцепившись руками в волосы и раскачивалась. Изнутри донёсся жуткий визг, и в двери выскочила ещё одна рабыня.
Жебрак увидел, что к её ноге прицепилась толстая верёвка.
«Сбежала с привязи, видимо», – решил он и оцепенел. Это была змея, красивая, медного окраса. Буквально на пороге она отцепилась от женщины, поёрзала и поползла обратно в дом.
Дом оказался забит рабами. Они молча вздымали вверх руки, и качали головами. То один, то другой из них делал пару шагов вперёд, на песчаный круг, освещённый подвешенной к потолочной балке лампой.
Вдруг Матвей крепко прижал к себе Дженни. Он уже считал её своей женщиной и как всякий мужчина уже оберегал, хотя опасность всё ещё не была ясна ему.
На песке лениво ползали змеи. Медные чешуйки отблескивали на свету. Были и другие, не такие красивые, но более длинные, резкие, с хищными мордами. Рабы один за другим проходили по кругу, замирая в центре. Некоторых из них кусали змеи и те, получив укус, выбегали прочь. Остальные, постояв немного, уходили в темноту.
– Они решили, что только змеи спасут их, – Дженни посмотрела Матвею в глаза и мягко освободилась из его объятий. – Якобы те кусают только больных, которым и так суждено умереть. На кого пал выбор тайпанов и медноголовых, уходят в свои хижины умирать. Они гниют там, а гной бежит в ручьях. Но ведь они люди. Я знаю, раньше все люди были одинаковые, и помогали друг другу.