Школа добродетели
Шрифт:
— Я могу уехать и другим автобусом, — сказала она.
— Ах, Брауни, — проговорил он, — помоги мне. Люби меня. Я люблю тебя.
— Кажется, я тоже тебя люблю.
Эдвард поднял голову и заглянул в темные карие глаза, еще темнее, чем его. Они были такие яркие, нежные и преданные. Он прикоснулся пальцем к ее щеке, потом к губам и произнес:
— Ты жалеешь меня. Тебя охватило прекрасное, чудесное чувство жалости. Я тебе так благодарен. Я целую твои ноги.
Он шевельнулся, словно собирался сделать это, но она удержала его.
— Эдвард… как странно… кроме нас самих, нам никто не может помочь.
—
— Но ты согласен, что мы можем помочь друг другу? Хотя бы в этом мы принадлежим друг другу. Не исчезай.
— Да, мы можем помочь друг другу. Ты определенно можешь помочь мне. Мой милый ангел… это не сон?
— Нет, я уверена. Я чувствую такое… такое…
— Не называй этого чувства. Я тебя люблю. Мне это позволено.
Эдвард взял обе руки Брауни и стал целовать их, прикладывая к своим щекам и ощущая поцелуи, как слезы.
Это жест вдруг напомнил ему, как он целовал руки Джесса, когда видел отца в последний раз. Матушка Мэй сказала ему: «А теперь уходи», Джесс же сказал: «Я увижу тебя во сне» и «Завтра». И вот «завтра» настало. Он только что видел — и на несколько мгновений забыл — этот ужас. Эдвард резко сел, в глазах его загорелись отчаяние и страх. Вдруг это было на самом деле и Джесс умер, утонул, а он его не спас? Внезапно Эдвард почувствовал, что самое важное для него — это лететь стрелой в Сигард и убедиться, что Джесс жив. Пока он не уверен в этом, все, даже чудесная Брауни, будет темным и порченым. Если с Джессом все в порядке, а Брауни будет милосердна и будет любить его, он имеет шанс исцелиться. «Вот это и есть настоящее», — подумал Эдвард. В отличие от того, что делали с ним женщины в Сигарде. Пребывание в их доме представлялось ему теперь каким-то жутким фарсом.
— Что случилось? — спросила Брауни. — Ты так же выглядел, когда появился. Ты болен.
— Нет. Но я вспомнил кое-что важное. Я должен вернуться в Сигард.
— Сейчас? А подождать нельзя? Я чувствую… может, между нами никогда больше не будет такого. Я боюсь. Не уходи!
— Брауни, я должен. Это ужасно важно, иначе я бы не… Я не хочу уходить. И мы, конечно, будем вместе… мне так жаль…
Она убрала руки и встала. Чары распались.
— Ну хорошо. Должен так должен. Я тебя не держу. Вижу, как это важно для тебя.
— Мне ужасно жаль. Ты будешь здесь?
— Если ты уходишь, я пойду на автобус. Еще успею.
— Но мы встретимся…
— Да, конечно. До моего возвращения в Америку. Не беспокойся, Эдвард. У нас была хорошая встреча. Возможно, за эти несколько минут мы сделали все, что нужно. Не думай больше о том, что случилось, оставь его как есть.
— Брауни, мне… мне очень жаль, что я не могу объяснить… я должен…
— Да-да, пожалуйста, уходи.
— Спасибо, и… ох.
Эдвард бросился к двери, потом сделал шаг к Брауни, но все-таки выбежал наружу. Оказавшись под открытым небом, он вдруг увидел — довольно близко, за деревьями — верхушку башни Сигарда. Он сумеет добраться туда быстро и, возможно, вернется, прежде чем Брауни уйдет к своему автобусу. Может быть, попросит ее подождать? Дверь за ним закрылась. Нет, нельзя. Он все делал не так; все,
Наконец он добрался до Сигарда, влетел в Атриум. Первой, кого он там увидел, была матушка Мэй. Она сидела за столом, нарезала ножницами листья салата на длинные ленточки и укладывала их в большую деревянную миску.
— Привет, Эдвард. Что это тебя укусило?
— Как Джесс?
— В порядке. Он спит.
Эдвард повернулся и пошел к Переходу.
— Эдвард!
— Да… извините…
— Подойди сюда. Присядь.
Он подошел и сел за стол напротив нее. Матушка Мэй посмотрела на него спокойными удлиненными серыми глазами. Потом она протянула руку, взяла Эдварда за пальцы и потянула к себе, распрямляя его плечо и предплечье. Он смотрел на движение своей руки, словно это был какой-то механизм. Потом поднял взгляд на красивую голову матушки Мэй, на замысловато уложенную массу ее рыжевато-золотистых волос, мягкое лицо и насмешливую линию рта. Он почувствовал, что она легонько сжала его руку.
— Ах, Эдвард…
— Извините, — сказал Эдвард. — Я ужасен. Я знаю, что подвел вас всех. Вы так замечательно относитесь ко мне. Но я не могу принести то, что вам нужно.
— Принести что?
— Перемены. Я — это всего лишь я.
Пожатие руки матушки Мэй напомнило Эдварду о том странном разговоре, когда она спросила его: «Можешь ли ты мне помочь, можешь ли ты меня любить, может ли твоя любовь быть достаточно сильной?» Он забыл подробности. Он тогда был пьян, и матушка Мэй тоже. Смущалась ли она, вспоминая об этом? Сейчас никакого смущения не было, она была полна сил. Эдвард ухватил ее руку, впился глазами в ее лицо.
— Но мы изменили тебя. Не отказывайся же от нас. Мы тебе нужны, ты нужен нам. Теперь это твой дом.
Она говорила настойчиво, властно.
— Да, я думаю, так оно и есть, — ответил Эдвард.
Все остальное лежало в руинах. Лежало? А как же иначе? Он не мог позволить себе отбросить Сигард. Но сейчас ему не хотелось думать об этом, ему хотелось побыть одному.
Матушка Мэй отпустила его.
— Куда ты ходил сегодня утром?
— Так, прогулялся. По дороге.
— Ты неважно выглядишь. У тебя лихорадка. Тебе нужно лежать в постели.
— Нет-нет…
— Иди и ложись. Я принесу тебе бульон.
— Нет, я не лягу в постель!
Эдвард вскочил на ноги. Его желание одиночества было таким страстным, что он был готов отшвырнуть в сторону любого, кто встанет у него на пути. Он поспешил прочь к двери Перехода. Закрывая дверь, он оглянулся и увидел, что матушка Мэй пристально смотрит ему вслед. Она сказала:
— Ну хорошо. Обед через полчаса.