Школа фокусников
Шрифт:
–Я давно знал, что вы ходите на занятия в Школу фокусников! Мне сразу доложили… Вас не раз видели в клубе…
Рубленые фразы Матвея Петровича орудийными залпами били по нашим барабанным перепонкам. Сила голоса Сердюка нарастала с каждым его словом, медленно, но неумолимо готовя нас к оглушительному разносу. Вот директор нашарил рукой стоявшую подле него массивную трость, оперся на нее и встал из-за стола.
Словно фаланга римских легионеров мы сомкнули свои ряды, готовые с достоинством встретить директорский натиск.
Припадая на правую ногу, Матвей Петрович подошел к нашей ощетинившейся шеренге. Краем глаза я заметил, как его побелевшая ладонь левой руки железной хваткой сжала массивный металлический набалдашник трости.
«Или врежет, или прогонит!», – мелькнула в моей голове шальная мысль, как вдруг Матвей Петрович протянул мне руку.
–Я рад за вас, ребята! – неожиданно мягким, отеческим голосом сказал директор. – Может и вправду из вас получатся настоящие артисты. А мы на старости лет будем гордиться тем, что в нашем приюте воспитывались такие известные люди…
Матвей Петрович по очереди крепко пожал каждому руку и, исподлобья глядя на нас, спросил:
–А мне-то можно прийти на ваше сегодняшнее представление?
–Конечно, Матвей Петрович! – дружно выкрикнули мы.
Сердюк с улыбкой кивнул нам, молча развернулся и, сгорбившись и прихрамывая, направился к своему столу, заваленному бумагами…
Парадный подъезд городского клуба сиял от иллюминации, словно новогодняя елка. Неоновые лампы – это, как нам тогда казалось, чудо двадцатого века – высвечивали над козырьком крыльца броскую надпись: «Аттракцион иллюзий». По периметру надписи в воздух взлетали искрящиеся разноцветные звезды и переливающиеся шары. Колонны, опоясывавшие вход, были увиты мигающими лампочками самых невообразимых цветов и оттенков, а у ступеней крыльца над деревянной тумбой вращался большой перламутровый шар, зазывавший на представление мигающими лозунгами: «Впервые в городе!», «Только один день и только для вас!», «Чудо двадцатого века!», «Вход свободный!».
Тем временем жаждущие попасть на представление зрители начали собираться возле клуба еще за полтора часа до начала представления. Лавочники и извозчики, служащие почты и банка, врачи и пожарные, пожилые и молодые обитатели нашего провинциального городка, разодетые по такому случаю в парадные платья и костюмы, в начищенных до блеска сапогах и штиблетах, туфлях и новеньких лаптях, с важным видом толпились у крыльца. Большую часть собравшихся зрителей составляли, конечно же, дети, чьи нетерпеливые серебристые голоса разлетались далеко по округе.
По случаю большого скопления народа у здания клуба даже был выставлен наряд конной милиции, который строго следил за порядком, а также за тем, чтобы не произошло в толпе давки.
В пять часов вечера мы, не без усилий пробравшись через плотную толпу, проникли в здание клуба. Нас встретил сам Маэстро. По легкой бледности на его лице, а также по тому, как дрожали его руки, мы поняли, что Брокколи волнуется не меньше нашего.
И все же Маэстро выглядел безупречно. На нем был новенький, сшитый по последнему слову моды немецкими мастерами черный фрак, высоченный, изготовленный в Италии цилиндр и лакированные концертные ботинки, в которых мы без труда могли увидеть свое отражение. О ворот накрахмаленной рубашки и брючные стрелки можно было порезаться – настолько они были остры и тверды. Ярким пятном на шее Брокколи выделялась малиновая «бабочка» – галстук, такой формы и размера, каких мы никогда не видели.
Маэстро обнял нас и проводил в гримерную комнату, где нам следовало переодеться в костюмы и нанести на лицо грим.
По замыслу представления Мотьке достался яркий с броскими разноцветными фигурами на ткани наряд Петрушки. Крепыш Санька облачился в борцовское трико и майку с бело-голубой надписью «Динамо» на груди, подпоясанную широким кожаным ремнем. Димка надел на себя костюм французского мушкетера, в котором ему больше всего нравились длинная, едва не касавшаяся пола, шпага и шляпа, увенчанная перьями. Мне же – и это было желание самого Маэстро – достались классические коричневые брюки, синий с серебристыми блестками смокинг и такая же синяя и блестящая шляпа-котелок. Вот только предлагаемую мне черную рубашку я отверг сразу же. Черный цвет я не любил еще с пеленок и потому мы остановились на зеленой нежнейшего шелка сорочке.
Без двадцати минут шесть в фойе клуба прозвенел первый звонок и тот час грянул духовой оркестр, нанятый Пьетро Брокколи в городской пожарной части. В зрительном зале зажегся свет и сразу после этого служащая клуба – та самая старушка в желтом парике и очках, что советовала нам вместо фокусов заняться более практичным делом, – распахнула двери парадного входа.
В следующее мгновение людская масса, утомленная долгим ожиданием, хлынула в вестибюль, заполнила собой туалетные комнаты, буфеты и начала просачиваться в зал, громыхая спинками деревянных кресел.
Мы с волнением наблюдали через щель занавеса за тем, как стремительно наполняются партер и украшенные лепниной балконы, считая шепотом растущее число зрителей: «Пятнадцать,.. тридцать восемь,.. шестьдесят шесть,.. сто двадцать пять,.. двести восемьдесят…». Вот в зале появилась группа приютских ребят во главе с самим Матвеем Петровичем Сердюком. Директор огляделся и проследовал с детьми на свободный третий ряд амфитеатра.
Позади нас стоял Маэстро. Запрокинув голову и закрыв глаза, он мелко крестил свою грудь.
За кулису вбежал растрепанный и возбужденный заведующий клубом.
–Товарищи артисты! – прошипел он. – В зале места всем не хватит!
–Несите стулья и ставьте их в проходы между рядами, – не открывая глаз, распорядился Брокколи.
Взъерошенный заведующий исчез, и уже через несколько секунд в разных концах зрительного зала словно по мановению волшебной палочки стали появляться низенькие табуреты, изящные венские стулья, мягкие колченогие банкетки, которые немедленно заполнялись прибывающими, будто волна прилива, зрителями.
Большой интерес у всех входивших в зрительный зал вызывала клетка с механическим попугаем, стоявшая на столе, покрытом алым бархатом, рядом с распахнутой дверью зала. Зрители совали Птице счастья в клюв бумажки с интересующими их вопросами, и умный попугай гортанно выкрикивал: «Скоро поправишься!». «Замуж за него не выходи!», «К зиме вернется!..».
Получив исчерпывающий ответ, люди отходили от клетки изумленные, посрамленные в своем неверии в чудо, и понимавшие, что их действительно ожидает совершенно необычное зрелище, какого они ни разу в жизни еще не видывали.