Школа на краю империи

Бадевский Ян

Оплывшая морда Верещагина скривилась.

— Дебил?

— Пасть закрой, — беззлобно ответил я. — Работаем дальше.

Левый крюк блокирую.

Верещагин тестирует двойку, хотя учитель ничего такого не планировал. Только одиночные удары с обозначением. Не полный контакт.

Отвожу, блокирую.

Наказываю идиота хлёстким лоу-киком.

У Верещагина подкашивается нога.

— Аккуратней там! — рявкает Мерген.

Криво ухмыляюсь.

— Ты охренел? — шипит Верещагин.

— Не расслабляйся,

жир. Тебе ещё мои удары держать.

— Лев тебя под асфальт закатает.

— А сам не можешь, овечка?

Лицо жирдяя перекосилось от ярости.

Игнорируя все предписания, приспешник Барского набросился на меня с кулаками. Я именно так всё и рассчитал. Пора проучить ещё одну вражину.

Ухожу влево, забыв убрать с дороги Верещагина правую ногу. Толстяк спотыкается, летит на камни и пропахивает мордой истресканную поверхность.

— Стоп! — раздался над самым ухом голос мастера. — Что здесь происходит?

— Он на меня напал, — туша начала подниматься с земли, отряхивая одежду. — Так нельзя, учитель.

— Неправда, — вступилась Регина. — Я видела, Иванов защищался.

— Это правда! — присоединилась к ботаничке Ева. — Верещагин полез в драку.

Раздался нестройный хор голосов. Многие подтвердили правоту Регины. Барский и Кротов возмущались, у них нашлось несколько сторонников — те неудачники, что огребли от меня накануне.

Мерген-оол поднял руку, прекращая затянувшийся спор.

— Демьян получает взыскание. Лично от меня с занесением в протокол. Я меняю спарринг-партнёров.

Озвучив своё решение, мастер указал на тех, кто должен был поменяться в парах. Демьян Верещагин отправился к разминающему шею Гридневу. А напротив меня встала та самая девчонка со взглядом хищницы. Я получил возможность хорошенько её рассмотреть. Стройная, жилистая, гибкая. По виду — лет пятнадцать-шестнадцать. Чёрные волосы собраны в тугой хвост. И волосы эти явно не крашеные, а своего цвета, просто их выпрямили, как мне кажется. Грудь не большая и не маленькая, но уже явно очерчивается. Глаза пронзительно-голубые, почти льдистые.

— Маро, — представилась девчонка, на автомате принимая стойку всадника. — Вдруг ты не помнишь.

— Прямые удары! — гаркнул наставник.

Я чудом успел выставил блок, настолько молниеносно была выброшена рука Маро. При этом девушка обозначала атаку, била не на поражение.

— Неплохо, — улыбнулась Маро.

Второй удар я отвёл, слегка сместив корпус.

— Маро — это грузинское имя.

Девчонка снова ударила.

Я просто перетёк в пустую стойку, сместившись с линии атаки.

— У меня мать — грузинка. Точнее, мегрелка.

Продолжаю блокировать и отводить.

— Тебе нужен спарринг-партнёр, — заявила моя новая знакомая. — Мне тоже.

— Поменялись! — раздался голос мастера.

Наношу удар.

Маро без особых проблем уклоняется.

—

Почему я, Маро?

— Выбор невелик. Ты, Барский, Гриднев. Больше никто в этом классе не умеет драться.

Ни один мой удар не достигает цели.

— Что не так с Барским?

— Он просто говнюк.

— А Игорь?

— У нас были разногласия в начале сентября. Ты не помнишь, конечно.

Продолжаю щупать оборону черноволосой, меняя скорость и точки для атаки. Челюсть, корпус, солнечное сплетение. Переносица. Всё отражается, но чаще Маро уходит от моих кулаков, отклоняясь или отводя их мягкими блоками.

— Рёбра ладоней! — командует Мерген.

Теперь уже мне прилетает.

Девчонка права. Бой с тенью, избиение груши или обмотанного соломой столба — это всё хорошо, но без живого соперника не обойтись. Я не могу всё время кого-то убивать на арене, чтобы восстановить форму. И мне придётся пойти на сотрудничество.

— Что с оружием? — поинтересовался я, чуть не получив ребром ладони по шее.

— Владею, — заверила Маро. — Разными видами.

Глаза одноклассницы мне показались... странными. Не в плане цвета или разреза. Речь о том, что на меня смотрела... взрослая женщина. Мимолётное наваждение.

И всё же я спросил:

— Какой у тебя дар?

— Я бес.

— Хочешь сказать, тебе не пятнадцать? — блокирую очередной удар девчонки и одновременно выбрасываю правую руку с выдвинутой костяшкой среднего пальца. Маро плавно отводит, не изменившись в лице.

— По паспорту пятнадцать, — Маро понижает голос. — По общегражданскому.

— А жетон самостоятельности?

— Мои родители живы. Без паспорта нельзя путешествовать.

— И сколько... тебе на самом деле?

— Полторы сотни лет. Извини, если шокировала.

Меня уже ничем не шокировать.

Зато теперь пришло понимание, отчего между Маро и другими гимназистами пролегла зона отчуждения. Мне, например, совершенно не интересны люди, волею судеб оказавшиеся в моём окружении. Они просто дети. Предсказуемы, скучны и слабы. В подавляющем большинстве. А проблема Маро ещё и в том, что одноклассники знают о её даре. Естественно, завидуют. Ненавидят. Потому что страх смерти живёт в каждом из нас. Почти в каждом.

Остаётся открытым вопрос, почему существо, чей возраст перевалил за столетие, получает паспорт с левыми цифрами. Наверное, в клановой России всё продаётся и покупается. Впрочем, ничего нового.

— Заострённый кулак! — раздаётся голос мастера.

Выдвигаю фаланги среднего, указательного и безымянного пальцев. Наношу удар правой, Маро выставляет блок. Бью слева — мягкий отвод.

— Где ты хочешь тренироваться? — спрашиваю у бессмертной.

— Для начала — в парке. Или на берегу, подальше от посторонних глаз. Можем у тебя, но ты же в ПСП ночуешь, как я слышала.