Школа негодяев
Шрифт:
Теперь пожал плечами Сергеев.
– Тебе виднее.
– Думаешь, что я не прав?
– Время покажет, Лева. Думаю, что не прав. Потому, что ты Лев!
Левин невольно не смог сдержать улыбку.
– Я подумаю над тем, что ты посоветовал…
– Ты уже подумал, – сказал Сергеев спокойно. – И оставишь все, как есть. Это твой выбор, Лев Андреевич. Твоя позиция. И нечего пришлому мародеру лезть в чужой монастырь со своими правилами. Ты не возражай, я же знаю, о чем говорю. Кто я и кто ты? Я никто, а ты… Ты взял на себя ответственность за людей. Это поступок, друг мой, а умение совершать поступки дает нам право совершать ошибки. И делать это с уверенностью
Левин помолчал, пожевал губами, поднял на гостя свои темные, блестящие глаза и кивнул.
– Ладно. Людей дать?
– Со мной пойдет Вадим.
– Миша, ты же не на парад едешь!
– А я не пока знаю, куда еду… Вот поговорю с Али-Бабой – и узнаю… Может быть…
– А ты со мной поговори, – предложил Лев Андреевич. – Может, и я на что сгожусь! Я знаю, ты гордый, ты моими ребятами рисковать не захочешь, но сам посуди, разве ты, когда сюда ехал, представлял себе, что решать придется совсем не те задачи, что планировал? Ты хоть представляешь себе, куда собираешься соваться?
– Если честно – нет! – ответил Сергеев. – Не представляю. Пока не представляю. Давай спросим вместе. И если тебе будет что после этого добавить – будет просто здорово.
Когда Сергеев с Левиным вошли в комнату, где лежал раненый, мимо них прошмыгнула довольно юная барышня с облупленной эмалированной миской в руках. Из-под темной косынки выбивались ярко рыжие кудри и, словно отблески от них, разбегались по бледной коже пятнышки веснушек. Глаза у барышни были блестящие, влажные, невероятного по насыщенности зеленого цвета, от одного взгляда в которые хотелось улыбнуться.
В миске горкой лежали бинты, явно неоднократно стиранные, ветхие, но довольно чистые, не испускающие вони гниющей плоти и присохшей сукровицы. Проскальзывая в двери, зеленоглазка повернулась к входящим правой щекой, и перед Михаилом мелькнула обезображенная лиловыми шнурами ожоговых шрамов кожа, сползающая от виска вниз, куда-то за растянутый ворот старенького свитера.
Али-Бабу только что перевязали, и он лежал на кровати, поставленной напротив окна, откинувшись, с подушками под спиной, измученный процедурой, но совсем не такой бледный, как двое суток назад. Недельная щетина, заострившиеся черты лица и взгляд с поволокой наделял его болезненной привлекательностью, и стало понятно, что не зря юная сестрица, выбегая из комнаты, косила на него глазом и розовела, как семиклассница на первом свидании.
Сергеев добродушно хмыкнул про себя.
«Жизнь продолжается».
На вошедших араб смотрел словно хозяин, в квартиру которого пришли знакомые, но все же незваные гости, без страха и без любопытства. Чего, собственно, ему было бояться? Сергеев и сам поймал себя на том, что глядит на Али-Бабу как на боевого товарища, с которым только что вместе вышел из окружения. В этом не было логики. Араб не был другом – он был временным соратником, попутчиком, как некогда говорил Хасан, все обязательства перед которым заканчивались вместе с окончанием договоренности. Но Михаил чувствовал, что внутренне его отношение к Али-Бабе изменилось в лучшую сторону, и поделать с этим ничего нельзя, несмотря на всю нелогичность и небезопасность такой перемены.
Так же когда-то получилось и с Аль-Фахри.
Во время африканского рейда они прикрывали друг другу спину вплоть до самой последней минуты. До той самой минуты, когда стало ясно, что пути их окончательно и бесповоротно расходятся, и осталось только выяснить, кто из
Сегодня та давняя схватка продолжалась, только теперь она не была очной. Впрочем, это ещё как сказать…
За спиной Али-Бабы стоял никто иной, как Хасан Аль-Фахри, по прозвищу Нукер, выживший после того, как сухогруз «Тень Земли» со своим смертоносным грузом обрел вечный покой неподалеку от берегов Африки, и это придавало ситуации совершенно другое звучание. Словом, продолжалась начатая некогда, да так и не доигранная шахматная партия. Нукер был врагом. Настоящим врагом – сильным, опасным, непредсказуемым. Врагом, которого не стыдно было бы назвать другом, сложись обстоятельства по-другому. Но обстоятельства всегда складывались так, что на всей Земле смельчаки лишали жизни себе подобных по указанию людей лишенных смелости, благородства, совести, милосердия – практически всего, что делает человека человеком – но зато наделенных глобальным видением проблем и чудовищной безжалостностью в методах их решения.
Для стратегов человеческая жизнь всегда была ничем, именно поэтому они выбивались в стратеги.
– Как ты? – спросил Сергеев по-русски, присаживаясь на самодельный табурет у кровати. Левин кивнул Али-Бабе, уселся на подоконник и сделал вид, что пока разговор его не касается.
– Бывало лучше, – отозвался араб по-английски. – Пока что чувствую себя так, будто меня жевали… Но через пару дней буду на ногах. Я уверен.
Он изо всех сил старался показать, что почти поправился, что уже сейчас он готов стать в строй, а все происходящее его не волнует, потому что заранее спрогнозировано, но было очевидно, что это не так.
– Что с моей переброской?
– Мы пока осматриваемся, – уклончиво ответил Михаил. – Я не уверен, что тебя не встречают наши общие друзья, особенно после того, как в день рандеву кто-то перепахал из «Града» десяток кварталов в Киеве.
– Истомин? – спросил или, вернее, констатировал Али-Баба.
Сергеев пожал плечами.
– Тебе не следовало сбрасывать его со счетов… Неужели, ты думал, что сможешь безнаказанно использовать чиновника его калибра, а потом просто так выбросить на помойку? Поверь, он совсем не такой человек…
– А какой он человек? – осведомился Али-Баба с сарказмом. – Добрый? Преданный? Бескорыстный? Знаешь, я не задумывался, какой он человек… Он продавался – я купил. Мое дело было платить деньги, и я платил исправно. Одно теперь могу сказать наверняка – он человек богатый!
– Только благодаря тебе? – спросил Сергеев насмешливо.
– И мне в том числе…
За спиной Михаила достаточно громко и выразительно хмыкнул Левин.
– Каждый из вас думал, что водит другого на поводке. Только Истомин изначально сильнее тебя. Опытней. И аппарат, стоящий за ним, такой, что тебе и во сне не приснится…
Али-Баба ухмыльнулся.
– Знаешь, Сергеев, самый мощный – далеко не всегда самый опасный. Времена, когда друг друга пугали танковыми армиями, закончились еще в начале века, а твои друзья все еще думают, что страшнее их нет на свете! Да сейчас хрупкая девушка с несколькими пробирками в сумочке может убить людей больше, чем бомба в Нагасаки…
– А в пробирках у нее будет…
– Да какая разница, что там будет? – перебил Али-Баба, сверкнув глазами исподлобья. – Вирус? Бериллий? Или полоний? Или все это вместе, заряженное пластидом? Мы оба знаем, о чем я говорю. Система в наши дни не значит ничего. Несколько человек, вооруженных идеей и отвагой, могут изменить лицо мира…