Школа террористов
Шрифт:
– Может, вернемся?
– попросила Дина.
– Я тебе должна многое объяснить.
Нет, я и так слишком много доставил матери огорчений, чтобы заставить её ещё на смертном одре переживать за меня.
– Мама ждет. Она очень больна. Объясняй, что ты хотела.
Дина закусила губу, нагнула голову.
– Это я виновата, что ты наехал на человека.
– А остроумней ты ничего не придумала?
– спросил я, озадаченный столь неожиданным "признанием". Она помолчала.
– На второй день, как мы с тобой познакомились, к нам в магазин приехал представительный мужчина лет сорока, пригласил в директорский кабинет и показал красную книжицу. Я не смотрела, что там написано, думала, ни к чему, да и он сам представился:
– Нас он тоже заинтересовал совсем недавно. Ваша задача - познакомиться с ним поближе и информировать нас, с кем он встречается, где бывает, о чем разговаривают. Вы на него произвели впечатление, и вам не трудно будет это сделать. Платить вам мы будем пока сравнительно умеренно - пятьсот рублей в месяц. Ценная информация оплачивается дополнительно. Потом посмотрим, можем добавить еще". Но само собой, мол, разумеется, работа совершенно секретная и за разглашение карается строго. Я подумала: ничего страшного и преступного в этом нет, а пятьсот рублей на дороге не валяются, и дала подписку. А сегодня, - она снова стала кусать губу, - когда я им сказала, что мы вечером едем к твоей матери, они попросили задержать тебя до темноты, уговорить хоть немного выпить. Для этого, по-моему, и того типа, что ты видел у нас в квартире, матери подсунули. Следили за каждым твоим шагом.
– Она смахнула с лица слезинки.
– Не знаю, что ты там натворил, но они хотят упечь тебя в тюрьму, это точно. Вот и подстроили... Человека не пожалели, проклятые кагэбэшники...
Рассказ Дины оглушил меня не меньше, чем удар машины по человеку. Вот, оказывается, откуда знал Василий Васильевич, когда, где и во сколько я появляюсь, выследили меня с самосвалами и спровоцировали катастрофу. Они надеялись, что Дине удастся уговорить меня выпить коньяку... Шпионка. А я-то привязываться к ней стал, на прежние грехи смотрел сквозь пальцы - с кем не бывает по молодости!
Хотелось остановить машину и дать моей возлюбленной хорошего пинка под красивый зад. Бросил на неё мимолетный, полный презрения взгляд. Она по-прежнему грызла губу, не поднимая головы. Зря я так... Исповедь её была искренняя, раскаяние чистосердечное. "Человека не пожалели, проклятые кагэбэшники", - звучали в ушах её слова.
Нет, в случившемся она не виновата. И не безразличен я ей, коль не побоялась раскрыть тайну, понимая, что может заплатить за неё жизнью.
– Значит, кагэбэшником представился, - продолжил я рассуждение вслух.
– А в кабинете ничто не насторожило тебя? Обстановка, телефоны?
Дина пожала плечами.
– На стене портрет Дзержинского. Большой стол с зеленым сукном, куча телефонов.
– А где это, на какой улице?
– У "волги" стекла были зашторены. И как только сели, он сунул мне в руки альбом мод "Бурды".
– И ты ничего не видела?
– Ну почему же... У меня сразу возникла к этому представительному мужчине и всей его затее настороженность. Откровенно говоря, я побаивалась... Мы поехали от "Наташи" по улице Горького, свернули на Манежной площади. Я мельком увидела памятник Дзержинскому, потом слышала стук колес трамвая о рельсы, это, видимо, на Чистопрудном бульваре, потом петляли по каким-то улочкам и
Мне хотелось рассмеяться, но вместо этого зубы скрипнули от злости вот, сволочи, под кого играют!
– И ты поверила, что он кагэбэшник?
– А кто же?
– удивилась Дина.
– Наш советский мафиози. Слышала о таких?
– О них и по радио трубят. Но у меня и мысли не мелькнуло. И... какое отношение к ним имеешь ты?
– Сам хочу узнать... Постарайся вспомнить ещё какие-нибудь детали улицы и здания, куда тебя возили. Надо обязательно найти этот дом.
– Тебе что, жить надоело? Мало сегодняшнего?
– Вот потому и надо прихлопнуть всю эту банду. Они нас в покое не оставят. И ты должна помочь мне.
8
На дачу мы добрались уже в полночь. Мама и Вадим Семенович не спали, поджидали меня и были обеспокоены моим опозданием - уж коли я обещал, то всегда держал слово. Мама лежала в постели, мы не виделись три недели - с того самого дня, как закрутили меня дела, связанные с убийством Максима Петровича и со стоянкой, - и я ужаснулся её внешности: это была не красивая молодая женщина с веселым блеском глаз, пышной прической, какой уезжала на дачу, а изможденная болезнью старуха с запавшими поблекшими глазами, пожелтевшим лицом, которое избороздили морщины. Особенно у глаз и в уголках рта, где ещё недавно при улыбке появлялись симпатичные ямочки. И волосы будто отмерли, распрямились и беспомощно свисали на подушку.
Я еле сдержался, чтобы не разрыдаться, и поспешил склониться к ней, обнять за плечи.
Она тонкими и бессильными руками отстранила меня.
– Не надо, Игорек.
И голос был совсем другой: слова с трудом вырывались из горла, где все булькало и хрипело.
– Мы так тебя ждали.
А я не мог ответить, будто её болезнь мгновенно передалась мне и тоже закупорила горло.
– А это кто с тобой?
– увидела она стоявшую в дверях Дину.
– Уж не женился ли ты?
– Она попыталась улыбнуться, но улыбка получилась такая вымученная, что сердце мое облилось кровью.
– Нет пока, - взяв себя в руки, обнадеживающе сказал я, желая хоть немного порадовать её.
– Но это мой хороший друг. Дина; помогает мне. Вот с тобой захотела познакомиться.
Дина приблизилась. Мама посмотрела на неё внимательно, одобрительно кивнула.
– Хорошая девушка. И тебе, Игорек, пора остепениться.
– На лбу у неё выступили бисеринки пота. Она помолчала и попросила: - А теперь оставьте нас одних.
Вадим Семенович и Дина вышли. Мама взяла мою руку и сказала сквозь слезы:
– Вот и все, Игорек...
– Ну что ты, мама, ты ещё поправишься...
– Нет, я все знаю, - она передохнула.
– А так хочется жить. Ты прости меня, сынок, я очень перед тобой и перед твоим отцом виновата... Я была плохой матерью и нелюбящей женой. Но видит Бог, хотела, чтобы вы были счастливы... И лишь в последние годы... Вот за Это Бог меня и наказал...
Я верил и не верил своим ушам: моя мать никогда не верила в Бога, а эта... Неужели болезнь так преображает человека, меняет не только его тело, но и душу?
– Не надо, мама. Я тоже далеко был не идеальным сыном. А папа... Он любил тебя и был счастлив. Ты ничем его не обидела. Так получилось - все мы люди и имеем право хоть немного пожить в свое удовольствие.
– Спасибо, сынок, что ты понял меня. Я не хочу умереть, чтобы ты не простил. В последнее время у нас не очень-то хорошо было.
– Она закрыла глаза и с минуту лежала молча, и я понял, что самое важное она ещё не сказала и мучается, говорить ли - лицо озабоченное, напряженное.
– Может, тебя перевезти в Москву?
– решил я помочь ей.