Школа террористов
Шрифт:
"Два-два" убрал радиостанцию и снова приставил пистолет к затылку.
– Трогай, Достоевский. Надеемся, дома у тебя найдется утюжок?
Спину обдает жаром, будто раскаленный металл уже коснулся тела, но я тут же отогнал видение надеждой: едем ко мне на квартиру, а дома и стены помогают - там есть кому защитить меня. И тут же окатывает леденящая волна - ночевать-то я собирался в квартире матери, о чем предупредил Горелого; значит, прикрытие будет в другом месте. Остается одно - врезаться в столб или ещё во что-нибудь.
Только взялся за ключ зажигания, как Усатик отстранил мою руку.
–
– Вытащил ключи (сообразительный), вылез из кабины и зашел со стороны водительского кресла.
– Двигайся.
Мне ничего другого не оставалось. Рушилась последняя надежда: в моей "задрипанной шестнадцатиметровке" тоже кое-что можно предпринять - на кухне на стенке справа висит набор ножей; один из них для разделки мяса, очень удобный и острый. И схватить я его могу сразу, едва переступив порог. На балконе тоже есть оружие, и тоже справа, на подоконнике - топорик, которым я мастерил нечто для хранения овощей и забыл убрать. В общем, надо не расслабляться и не терять веру..
Усатик включил зажигание и неспешно развернулся в обратную сторону.
– Ты куда?
– недовольно поинтересовался "Два-два".
– Проверим, не увязались ли топтуны.
– А-а. Не вылезай только на центральные, там быстро засекут.
– Не боись. Боксер, - улыбнулся Усатик, - прорвемся
Боксер, видимо, кличка Туземца, "Два-два" - позывной. А как в мафиозном мире величают Усатика? Он моложе Боксера лет на пять и выглядит по сравнению с ним хлюпиком - узкоплечий, длинношеий, с маленькими женскими руками, так что вырвать "баранку" силенок у меня хватит. Какая же у него кличка? Я бы дал ему - Сморчок.
Надо выбрать удобный момент, когда он будет сосредоточен, достаточно секунды, чтобы крутануть "баранку". Но он очень насторожен и внимателен.
Боксер убрал от затылка пистолет - снова выехали на Чистопрудный бульвар, здесь светло.
– Давай к Трубной, - торопит он.
Сморчок петляет из переулка в переулок, стремится, где потемнее. Когда отъезжаем от центра, он сбавляет скорость и жалуется с грустью:
– Сегодня снова занятия пропустил, этого хмыря велели пасти. А ты сдал на "красный пояс"?
– Когда? Наш Идол совсем озверел - то туда, то сюда, и все нас, будто других нет. Скажу откровенно, самбо мне больше нравится. Каратэ - в кино красиво, а примени его вот в такой ситуации. Но сейчас не до приемов.
Он и вправду спортсмен... Уцелеть бы, раскрутить их шайку!
Где же мое прикрытие? Хотя бы какая-нибудь машина случайно увязалась за нами, припугнула бы их. Нет, ни машин, ни топтунов, как называют специалистов по слежке блатники и преступники. Настроение мое окончательно падает, когда подъезжаем к дому, где я живу, - здесь тоже пусто, если не считать безгаражных машин соседей, ржавеющих под открытым небом зимой и летом "Может, в подъезде или на лестничной площадке?" - хватаюсь я за последнюю соломинку надежды.
Поднимаемся на лифте. Не зря кто-то из умных людей окрестил подобные ситуации законом подлости. Даже соседи словно сквозь землю провалились - ни души
Мои противники стоят вплотную по обе стороны, готовые в любой миг пресечь любые мои попытки к спасению.
Вот и заветная дверь со счастливым
Руки предательски дрожат, но я умудряюсь сразу попасть ключом в замочную скважину и, осененный мыслью, что в коридоре темно, надо этим воспользоваться, поворачиваю ключ лишь наполовину, щелкаю им, будто бы заело. Мысли стремительно мелькают в голове, восстанавливая в памяти все, что находится в коридоре и что можно использовать в качестве оружия. Вешалка для одежды. Тумбочка для обуви. Вешалка с одежными щетками. Японский зонтик в футляре... Не густо. И все это - разве что муху прихлопнуть...
– Есть! Есть!" - чуть ли не крикнул я, вспомнив, что на тумбочке под обувью я оставил утюг - торопился на службу и не отнес на кухню, где постоянно храню его. Им-то уж можно уложить хотя бы одного: открою и, не включая света, схвачу...
Но... человек предполагает, а судьба располагает. Усатик отбирает у меня ключ, открывает дверь и, оттеснив меня плечом, первым входит в прихожую. Включает свет. Рвется последняя ниточка. А когда вижу, кто выходит нам навстречу, окончательно остолбеваю - передо мной наш благодетель председатель кооператива Граф Инкель и... Сурен Самсонович, "верный" сторож стоянки. А я-то ему доверял! Даже ключ от собственной квартиры однажды оставлял, уезжая в командировку. Вот он и воспользовался...
– Проходи, проходи, писатель, - насмешливо и зло цедит Граф Инкель сквозь зубы.
– Раздевайся, ваше благородие.
Я медлю. Утюг вот он рядом, слева, но все настороже, мне и нагнуться не дадут.
– Ну!
– толкает меня в бок дулом пистолета Туземец.
– Или тебе помочь?
– Он уже тянет руку к замку куртки, я отстраняю её и раздеваюсь. Иду за Идолом - уверен, его кличка и вполне соответствующая - в комнату.
– Привет, председатель, - скалит прокуренные зубы Сурен Самсонович. Что-то совсем забросил нашу стоянку, мы уже соскучились.
– Заткнись!
– обрывает его Граф Инкель.
– Садись, - властно указывает он мне на стул у стола.
– Значит, вчерашний урок не пошел тебе впрок, повторяет он слова Туземца, - решил воевать с нами. И сколько ж у тебя помощников?
– Много, - отвечаю я дерзко, чтобы припугнуть его.
– Во всяком случае, хватит, чтобы прихлопнуть вашу шайку.
– Врешь, - продолжает усмехаться Идол.
– На сто тысяч много не надержишь. Или ты теперь больше запросишь? Знаете, что он натворил? обращается он к Туземцу и Усатику - Сурен Самсонович, видимо, уже в курсе.
– Вы во сколько уехали от хазы?
– Не было ещё и десяти, - отвечает Туземец.
– В двадцать один сорок пять, - уточняет Усатик.
– А ровно в десять его дружки ухлопали Кузьмина, ранили Василь Василича.
– Идол поворачивается ко мне.
– И ты надеешься, что запугал нас этим? Да ты сейчас так нам за них заплатишь, что маму проклинать станешь, зачем тебя родила.
– Да как же?.. Там никого, кроме нас, не было, - удивляется Усатик.
– Были, как видишь. На это у них ума хватило: его вместо приманки пустили; и пока вы вдвоем пасли его, они Кузьмина ухлопали. Сейчас он нам расскажет, кто это сделал. Ты не забыл свою жалейку?
– повернулся он к Сурену Самсоновичу.