Школа ужасов
Шрифт:
Эдема». Входя в комнату Клива, посетитель переносился в другую страну, в другую эпоху, на тридцать лет назад.
В комнате имелись и другие декорации, способствовавшие тому же впечатлению: бутылки из-под кока-колы на подоконнике, у окна– старый стул, явно американского происхождения, на рабочем столе– хромированный проигрыватель и три меню, предлагавшие гамбургеры, хот-доги, картофель фри и молочный коктейль. На книжном шкафу с высокими теннисными бутсами соседствовала небольшая неоновая вывеска «Кока».
Анахронизмом в этой обстановке казались
Реальный Клив Причард, вошедший в комнату в сопровождении директора, поразительно отличался от этого фантастического образа. Трудно было поверить, что юноша в традиционной школьной одежде, с отросшими, аккуратно причесанными волосами, в начищенных ботинках, безупречно чистом свитере и брюках и есть тот Клив Причард, которого Линли видел на фотографии.
Услышав, что Чаз Квилтер опознал истязателя на пленке, записанной Мэттью Уотли, услышав о комнате, обнаруженной полицейскими над сушильней в «Калхасе», Локвуд не колебался ни секунды. В присутствии Линли и Хейверс он позвонил из своего кабинета в Северную Ирландию, в гарнизон, где служил последние полтора года в звании полковника отец Клива. Разговор с полковником Причардом оказался достаточно коротким. Клив исключен из Бредгар Чэмберс. Таково решение директора, совет попечителей будет о нем уведомлен. Обстоятельства таковы, что апелляция рассматриваться не будет. Было бы желательно, чтобы полковник прислал кого-нибудь забрать сына.
Далее последовала пауза – Линли и Хейверс, сидя возле телефона, слышали резкий, привыкший отдавать команды голос полковника, тщетно пытавшегося протестовать. Директор оборвал его столь же начальственным голосом: «Ученик был убит. Можете мне поверить: Клива ожидают куда большие неприятности, нежели исключение». Решив эту проблему, Локвуд отвел Линли и Хейверс в комнату Клива, а сам отправился на поиски юноши.
Клив подметил, как Линли смотрит на его фотографию, и с ухмылкой подмигнул следователю.
– Это я с бабушкой, – пояснил он. – Ей жуть как не понравилась моя прическа. – Усевшись на краю постели, Клив сбросил с себя свитер и принялся закатывать рукава рубашки. По-юношески нежная кожа на сгибе левой руки была изуродована татуировкой– кривоватый череп и скрещенные кости. Скорее всего, художник орудовал перочинным ножом и чернилами.
– Круто, а? – спросил Клив, убедившись, что Линли заметил татуировку. – В школе приходится ее прятать, но девицы от нее тащатся. Вы же знаете, их главное подогреть.
– Опусти рукав, Причард, – приказал Локвуд. – Немедленно. – Директор сморщился, словно учуяв отвратительный
– Раз-два, все дела, дыши глубже, Локи, – захихикал Клив. Локвуд не отходил от окна. Юноша и не подумал опустить рукав рубашки.
– Сержант, – коротко распорядился Линли, не обращая внимания на препирательства между учеником и директором.
Хейверс привычно и буднично произнесла предписанное законом предупреждение: Клив имеет право хранить молчание; все, что он скажет, будет записано и может быть использовано как свидетельство против него.
Клив притворился, будто донельзя удивлен этими формальностями, но взгляд его затравленно метался: он знал, что подразумевают эти казенные формулы.
– Че такое? – спросил он. – Мистер Локвуд самолично вытащил меня с урока музыки– между прочим, я играю соло на саксе, – у меня в комнате сидят копы и таращатся на фотографию моей бабки, а теперь мне еще зачитывают мои права? – Клив подцепил ногой стул и вытянул его из-за стола. – Что ж, облегчите душу, инспектор. Или в этом больше нуждается наш сержант?
– Это неслыханная дерзость…– Локвуд задохнулся, не находя слов.
Клив искоса глянул на него, но продолжал обращаться к Линли, задавая все более наивные с виду вопросы:
– А зачем здесь Локвуд? Или он тоже имеет отношение к делу?
– Таковы правила, – пояснил Линли.
– Какие правила?
– Правила, согласно которым проходит допрос подозреваемых.
Деланную улыбку сдуло с лица Клива.
– Неужели вы… Ну ладно, директор поставил мне кассету, я ее прослушал. За ушко и на солнышко, и отец с меня шкуру спустит, с этим все ясно. А дальше-то что? Ну разобрался я маленько с Гарри Морантом. Наглый мальчишка, его требовалось проучить. Что тут такого?
Сержант Хейверс склонилась над столом, поспешно записывая каждое слово. Дождавшись паузы, она нащупала стул и села, не переставая писать. Локвуд, стоя перед окном, картинно скрестил руки на груди.
– Ты часто заходишь в амбулаторию, Клив? – спокойно спросил Линли.
– В амбулаторию? – переспросил Клив, то ли с искренним недоумением, то ли выгадывая время. – Не чаще, чем другие ребята.
Это не ответ, подумал Линли и продолжал уже более требовательно:
– Но ты знаешь про бланки, освобождающие от участия в спортивных играх?
– А что я должен про них знать?
– Где они хранятся. Для чего они нужны.
– Это всем известно.
– Ты и сам ими пользовался. Случалось ведь, что ты ленился участвовать в матче или у тебя были более срочные дела – подготовиться к экзамену, закончить письменную работу.
– Ну и что с того? То же самое проделывают все ребята в старшем классе. Идешь в амбулаторию, с полчасика кокетничаешь с Лафленд, весь такой влюбленный, и она дает тебе бумажку. Хоть каждый день. – Он улыбнулся, по-видимому, самоуверенность не так уж надолго покинула этого юнца. – Пусть ваш сержант зачитает права всем, кто наведывается к Лафленд. Правда, времени на это уйдет немало.