Школа выживания волчицы

Крамер Марина

Она сунула мне в руки дневник и поскакала на одной ноге к крыльцу – снова повалил мокрый снег. Я тоже ускорила шаг, стараясь быстрее укрыться от налипающих на волосы снежинок, и уже на крыльце, под крышей, открыла дневник, в котором красовались четыре пятерки. Соня училась хорошо, ей легко давались иностранные языки, которым в ее гимназии начинали обучать с первого класса. На собраниях ее всегда хвалили, и я опасалась даже, что Соня расслабится и начнет отлынивать. Но пока, к счастью, этого не произошло.

– Где дед? – спросила я, входя в дом и бросая

сумку на тумбу.

– Еще не приезжал, – отозвалась дочь, – мы с бабой Галей вареники на ужин стряпали.

– Отлично, – пробормотала я, раздеваясь. – А папа не звонил?

– Нет. А Никита приклеил голову моей кукле, – выкладывала новости дочь, сидя на нижней ступеньке лестницы, ведущей на второй этаж.

– Понятно.

– Мам, ты чего? Неприятности какие-то? – уловив мое настроение, чуткая Соня покинула свое место и подошла ко мне, обняла и заглянула в глаза: – Мам! Опять студенты, да?

Я потрепала ее по волосам и кивнула:

– Студенты, Соня, – не объяснять же восьмилетнему ребенку причину, по которой у меня все валится из рук, а ноги отказываются подчиняться. Так и села бы сейчас прямо тут, в прихожей, на пол… Но нужно держаться. – А что у нас на обед? Я бы супчика похлебала.

Есть не очень хотелось, но если этого не сделать, Галя непременно доложит папе, тот будет нервничать, а ему нельзя – сердце.

– Супа не было, но был бульон и пирожки, хочешь? – увлекая меня за собой в кухню, спросила дочь.

– Даже лучше.

В полуподвальной кухне хозяйничала наша бессменная домработница Галя, убирала со стола остатки муки. Увидев меня, она улыбнулась:

– Санюшка, накрывать? Может, вареников тебе сварить?

– Не надо, Галочка, я бульон попью, жидкого хочется.

Передо мной на столе возникли большая бульонница, полная золотистой жидкости с умопомрачительным запахом, и тарелка с пирожками. Ее я отодвинула, а вот бульонницу обняла обеими руками и сделала глоток, как из кружки. Пока не видел помешанный на столовом этикете папа, можно было позволить себе свинячить, как он это называл.

– Что-то Александр Михайлович сегодня нам ни разу не позвонил, – сообщила Галя, вытирая бумажной салфеткой стакан, при помощи которого резала кружки для вареников. – Занят, наверное.

– Да, – неопределенно пробормотала я, отставляя бульонницу.

Отсутствие телефонных звонков от Акелы беспокоило всех в доме – у нас не принято было нарушать заведенный порядок. Неизвестность часто становилась причиной неприятностей, и это хорошо понимали обитатели нашего дома. Надо позвонить папе, может, он в курсе. Да, так и сделаю.

Я сорвалась из-за стола и, не объясняя ничего удивленной домработнице, ушла в кабинет и набрала номер папиного мобильного. Долго считать гудки не пришлось.

– Я слушаю, – раздался низкий папин голос.

– Пап, привет. Я уже дома, – и, зная, что с отцом лучше обойтись без долгих предисловий, сразу спросила: – Ты не знаешь, где Сашка?

– Акела-то? В клубе своем.

– Как в клубе? День же…

– И что? Случилось

там у него что-то, он сразу и уехал, часов девять было. А тут дел по горло, и он мне нужен, а мобилу не берет. Видно, серьезное что-то, – с раздражением откликнулся папа. – А ты чего звонишь? Потеряла?

– Да.

В ответ родитель коротко хохотнул.

– Не волнуйся, дочь, жив твой паленый, ничего с ним не сделалось. Ты это, Санька, полегче бы, – совсем другим, не свойственным ему просительным тоном сказал вдруг папа. – Нельзя тебе нервничать-то.

– Папа, я не могу не нервничать. Если с Сашкой что-то случится, я просто этого не переживу.

– Кнопка-Кнопка, нельзя так прирастать к человеку.

– Нет, папочка, только так и можно. И только тогда это семья, а все остальное – сожительство.

Отец только хмыкнул, но мне показалось, что я вижу выражение его лица и то, как он обреченно машет рукой, – всегда так делал, когда понимал, что бороться со мной бесполезно. Из троих детей папы я, неродная по крови, оказалась равной ему по характеру. Братья мои то ли родились слабыми, то ли стали такими, подавленные родительской волей. И только я всегда противостояла и добивалась того, чего хочу. Так было во всем: в желании водить мотоцикл, в выборе профессии, в замужестве. Папа, приведший в дом Акелу совершенно с иной целью, вовсе не обрадовался, когда узнал о нашем романе. Более того, пришел в такую ярость, что мог убить. Но я сумела переломить родительскую волю, а Акела сделал все, чтобы папа ни на секунду не усомнился в серьезности его намерений. Наверное, он мечтал о другой партии для меня, но сложилось так, что в семнадцать лет я увидела Акелу, годившегося мне в отцы, – и вокруг исчезли все мужчины. И я не пожалела об этом выборе. Но папа считал, что я слишком привязана к мужу, как-то чрезмерно, как будто мы действительно одно целое. А я считала это нормальным.

Разговор с отцом немного облегчил мне ожидание, но теперь в голове вертелась другая мысль – что же случилось в клубе. «Каскад» находился в полуподвальном помещении старого здания в центре города, по периметру потолка проходили трубы, они могли дать течь. Но это же не настолько критично, чтобы отключать телефон на весь день. Красть там тоже было нечего – муж никогда не оставлял в клубе оружие, а деревянные мечи-шинаи годны только для тренировок, если ты, конечно, не мастер. Перебрав все возможные варианты, я решила не гадать больше, а дождаться возвращения Сашки – он внесет ясность.

Остаток дня я провела с дочерью и сумела немного отвлечься. В восемь вечера вернулся папа, как всегда, шумно и со спецэффектами, прошел на свою половину и, переодевшись, вернулся к нам с Соней. Он сам так решил разделить дом: ему – меньшую часть, нам – ту, где кухня и столовая, чтобы иметь возможность приходить к нам обедать и ужинать, как всегда было заведено, но потом коротать вечер у себя, никому не мешая.

– Что, нету? – едва взглянув на меня, понял папа, и я кивнула. – Ничего, доча, приедет – куда ему деваться.