Школьная реформа, начало девяностых
Шрифт:
– Да нет, всё верно. И Макаренко, и Сухомлинский, и даже Крупская… все советские педагоги считали, что детей надо трудом воспитывать.
– И заставлять, вплоть до физического наказания, если нет другого выхода. Макаренко иногда так и делал. Он ведь в колонии с беспризорниками работал. Там братва была – похлеще нашей Лидии!
– Ну, не знаю… жалко её. А с другой стороны, Горького, помнится, дед регулярно каждую субботу потчевал розгами. Просто так, для профилактики. И ничего, вырос писатель с мировым именем. Но это не значит, что…
– Тоже мне вспомнила. Это когда было, при царе Горохе?!
Спустя
6.
И тут произошло нечто такое, о чём мало кто думал и догадывался. Школа-гимназия, в которой учились дети Владимира, всегда считалась элитной, и большая часть её выпускников, как правило, поступали в вузы. Для этого относительно недавно с некоторыми областными техническими институтами были заключены договора на сопровождение учащихся. Десятиклассники полгода посещали подготовительные курсы, сдавали школьные выпускные экзамены, после чего за редким исключением автоматически становились студентами вуза.
Зная об этом, заинтересованные родители горели желанием отдать своих дражайших наследников в лучшее учебное заведение маленького городка. А «предки» нынешних восьмиклассников (в том числе и Володя с супругой) были почти уверены, что с переводом Лидии в девятый класс никаких проблем не будет.
Однако на сей раз директриса вознамерилась всё переиначить. Она заявила, что слабым ученикам не место в гимназии, и из четырёх полувыпускных восьмых классов будут сформированы только три девятых: математический, гуманитарный и обычный – без всякого уклона. А лоботрясов, которые по результатам экзаменов и годовых оценок в табеле окажутся худшими, отправят в ту самую «дебильную» школу, куда Владимир несколько лет назад не захотел отдавать своего Павлушу. Правда, слабоумных детей там давно уже не было, но кто согласится на перевод своего дражайшего чада из лучшей школы города в самую что ни на есть захудалую? Кроме того, перспектива довериться жребию – маловразумительному конкурсу – мало кого устраивала. Ведь не было никаких гарантий, что всё пройдёт честно и объективно.
О неординарном и даже, можно сказать, жестоком решении директрисы и педсовета было объявлено за два месяца до «полувыпускных» экзаменов. Что тут началось! Родители рвали и метали. Разговоры «шибко вумных» вундеркиндов о том, что никто не хочет учиться, прекратились, будто по мановению волшебной палочки. Напротив, отцы, используя по мере сил и возможностей «ременной» ресурс, буквально вбивали в головы своих недорослей здравую мысль о том, что вместо авторучки и калькулятора им по окончании школы придётся взять в руки кирку и лопату, а может быть даже кувалду или бензопилу.
Кое-кто пытался воспользоваться связями и так называемым «телефонным правом», которое в советские времена было распространено повсеместно. На директрису и нового начальника горОНО давили немилосердно, но школьная
Володя не имел знакомых во властных структурах. На Лидию, на её знания также особой надежды не возлагал. Она ведь совсем недавно начала заниматься «условно самостоятельно». Это, конечно, радовало, но с учётом первых двух четвертей годовые оценки у девчонки должны были быть ниже среднего. К тому же, директриса ещё не определилась до конца, какие именно экзамены будут сдавать претенденты на высокое звание гимназиста? Ну, математика там, литература или изложение – это подразумевалось само собой, к этому Лидия была готова. Но что ещё придётся навёрстывать в срочном порядке? Время шло, а ответа на этот животрепещущий вопрос не было.
Неопределённость мучила учеников и родителей. В советские времена ничего подобного не могло быть в принципе. Тогда всё было чётко и ясно, а тут – множество новых учебников, альтернативная история, некогда запрещённый Солженицын… в общем, беда да и только!
Наконец на семейном совете решили подавать документы в гуманитарный класс. Но… незадолго до экзаменов выяснилось, что конкурс здесь будет рекордно высокий. Кроме того, комиссия решила, что «гуманитариям» придётся сдавать историю, к чему мало кто готовился. Да и учебника толкового по этому ставшему вдруг неоднозначным предмету попросту не оказалось в наличии. Радовало, что новейшую историю в восьмом классе не проходили, а достоверные знания по средневековью реформаторы от образования пока ещё не успели «обогатить» своими креативными баснями и измышлениями.
К тому же, во время занятий с дочерью Владимир делал упор на точные науки, но теперь Лидия заявила, что история – не математика, и за оставшийся месяц она вполне сумеет самостоятельно подготовиться к экзамену. А потому на семейном совете было решено оставить всё как есть и сдавать то, что судьба пошлёт. (О боге в те кризисные переломные годы ещё мало кто задумывался).
7.
Сказано – сделано! Основные экзамены Лида сдала довольно-таки прилично – на четыре и пять. Причём, готовилась она к ним почти самостоятельно. Остался последний – та самая история, из-за которой было сломано столько копий. За два дня до часа икс Володя заметил, что дочь занимается чем-то посторонним. Он задал ей вопрос по теме грядущего экзамена, затем второй, третий. Она не смогла ответить. Нет, кое-что недобросовестная ученица, конечно, знала, но этого было явно недостаточно.
Раздосадованный тем, что опять не сумел уследить за дочерью, Владимир тут же потребовал у неё учебник, перечень вопросов для подготовки и попытался организовать мозговой штурм, так хорошо знакомый студентам, которые без проблем могли за одну ночь подготовиться к любому экзамену – хоть по китайскому языку. Однако Лидия воспротивилась подобному «насилию над личностью» и, не сдавая оборонительных позиций, заявила, что она, так сказать, учила.
– Учила, да не выучила, – в сердцах воскликнул отец. – Ну, положим, готовилась. Ну, и что с того? Перед экзаменом знания необходимо разложить в голове по полочкам, как книги в библиотеке. Ты уж поверь бывшему студенту!