Школьное богословие
Шрифт:
Откровение о Троичности Бога означало, что уже не всемирное Единое, не безликий Абсолют видятся в основе мироздания, а Любовь, порождаемая Личным общением. В этом крещенском Богоявлении не в буре и в грохоте открывается Бог, не в величии власти и не в мощи космических стихий. Ветхозаветному Иову, этому страдальцу, мыслителю и бунтарю, Бог показывает именно Свою недоступность любому человеческому суду, свою надмирную и нечеловеческую мощь: "Где был Ты, когда Я полагал основания земли? Скажи, если знаешь. Кто положил меру ей, если знаешь?.. На чем утверждены основания ее,.. кто затворил море воротами? Давал ли ты когда в жизни своей приказания утру и указывал ли заре место ее, чтобы она охватила края земли?.. Кто проводит протоки для излияния воды и путь для громоносной молнии, чтобы шел дождь на землю безлюдную, на пустыню, где нет человека, чтобы насыщать пустыню и степь?.. Есть ли у дождя отец? или кто рождает капли росы?" (Иов, 38). И что после такого Богоявления может сделать человек -
Но внезапно исходят ветхозаветные времена, и этот грозный и единственный Бог древних евреев вдруг сам облекает Себя в человечество. И уже не лев или единорог, а Крещенский голубь становится знаком Откровения.
Отныне селение Бога будет не на вершинах гор и не в безднах океана, не в космических пустынях и не в солнцах - а в людях. " Царствие Божие внутрь вас есть." (Лк. 17,21). В громах и в сиянии звезд по прежнему можно будет опознавать присутствие Творца. Но тайну и полноту Личного бытия Творца отныне надо искать иначе: во Христе эта "Сила" стала для людей об-личена (в смысле наделена Ликом) и именуема.
Но об Иисусе ли Богоявления прошла весть по Палестине? Об Иисусе ли Нагорной проповеди? Шли ли люди посмотреть на Того, Кто отказывался совершить суд над грешниками? Или в дни Его жизни громче была молва о Нем как о Том, Кто учит "как власть имеющий", и о Том, Кто вступает в противостояние с фарисеями и законниками?... Люди ждали одного Бога, одного Спасителя - а пришел Другой. Не тот, который наказывает врагов, а Тот, который велит прощать. Не тот, который отменяет человеческую боль и борьбу, а тот, который делает даже Самого Бога уязвимым для человеческого страдания. Люди ждали явления могущественного Властелина - а пришел Сказавший: "Кто хочет быть первым, будь из всех последним и всем слугою." (Мк.9 35). Собственно это и стало фоном Распятия: иерусалимская толпа готова была короновать Иисуса как национального вождя-освободителя. Но чем неумереннее были восторги и ожидания - тем страшнее оказалась месть той же толпы, разочарованной отказом Христа служить ее интересам.
Марксисты говорят, что люди проецируют на небо свои общественные отношения и по образу земного царя создают миф о Царе небесном. Может быть, и удастся так объяснить происхождение языческих мифов. Но где же в первом столетии нашей эры такой правитель, спроецировав образ которого в горние сферы, можно было бы получить лик Христа? Не образы ли Нерона или Тиверия, Ирода или Пилата воодушевили первых христиан, сказавших: "Поистине, Бог есть Любовь"? Возвещение о том, что "Бог есть любовь", что на небесах правит не просто Небесный Владыка, не бездушный закон фатума и кармы, казалось странным для языческого мира. И поэтому то, что произошло в Богоявление, все же оказалось "скандалом". В буквальном смысле: в греческом тексте Нового Завета знаменитые слова апостола о том, что для людей Христос оказался "соблазном", переданы именно словом - "скандалон".
Не подвергается ли до сих пор Церковь Христова тому же непониманию? Она хочет сказать о Боге - а от нее требуют слова о мирских неурядицах; она говорит о глубочайшем в человеке - ей же предлагают высказаться о поверхностной межпартийной грызне. Ее слово о Вечном - а люди чаще вспоминают о Церкви, только зацепившись за нечто временно-"скандальное" в ее жизни. Патриарх Алексий II так и закончил однажды свое интервью, когда его все расспрашивали о политике: "Я надеюсь, что однажды корреспондент подойдет ко мне не с политическими вопросами, а с простым вопросом о том - что же делать человеку, чтобы спасти душу свою?!"...
Так и идет Церковь в обществе невидимкой: саму ее цивилизация "политики и спорта" не замечает, и для многих людей Церковь похожа на уэллсовского человека-невидимку, которого замечали на улицах только по грязи, налипающей на его подошвы... Давно ведь еще замечено: мир не знает своих святых. Ибо подобное познается лишь подобным, и распознать веяние святости может только духовно чуткий человек,
Христос появился на земле не как некая диковинка, не как уникальный экземпляр Праведника. То, что Он в Себе соединил жизнь человеческую и Божественную - Его дар нам. Чтобы и в каждом из нас смогли произойти и Рождество и Богоявление. Но чтобы это произошло - мы должны запомнить - в евангельском Богоявлении Бог открывает Себя как Личность. И, значит, поиск нами Бога есть поиск Личности. Если я хочу найти откровение личности другого человека - что я должен делать? Ставить над ним эксперименты? Требовать, чтобы он мне открылся? Просто жить по соседству, лишь иногда заходя попросить соль или спички? Или же - мне стоит просто обратиться к нему, назвать по имени и подтвердить собственную готовность быть взаимно открытым? Если близкое общение с человеком требует усилий - как же мы надеемся, что Бога можно встретить "походя", случайно зайдя в храм или между делом прочитав книжку?
Иоанн, крестивший Иисуса, призывал: "Готовьте пути Господу!" Неужели до сих пор этот глас звучит "в пустыне"?
ЕВАНГЕЛЬСКИЕ
Я не знаю, почему именно девятнадцатого августа празднуется Преображение. Но я - хотя бы отчасти - понимаю, почему Преображение празднуется вообще.
Религией Преображения нередко называют само православие. Христианство не согласно видеть в мире тюрьму, из которой душе надо совершить побег (быт самой тюрьмы при этом предоставив тлену и безмыслию). Но еще менее намерено христианство в нынешнем состоянии мира видеть именно те чертоги, в которых человек должен поселиться навечно. Оно стремится соединить человека с горним миром - тем самым освятив мир дольний. В Евангелии Царство Божие сравнивается с закваской. Дрожжевая закваска, брошенная в тесто, должна взойти. Но, дорожа закваской, не следует ее все же слишком усердно извлекать из теста. Она на своем месте и, поглощаясь окружающей массой, делает свою незаметную и вроде бы медленную работу - заставляет тесто дышать. Это стремление изъять дух из мира, отделить христову закваску от мира людей подметил у гностиков (раннехристианских еретиков, стремившиеся совместить языческий оккультизм с некоторыми библейскими сюжетами) Владимир Соловьев: исход мирового становления “во всех гностических системах лишен положительного содержания: он сводится, в сущности, к тому, что все остается на своем месте, никто ничего не приобретает. Мир не спасается; спасается, то есть возвращается в область божественного, абсолютного бытия, только духовный элемент, присущий некоторым людям (пневматикам), изначала и по природе принадлежащим к высшей сфере. Он возвращается туда из мирового смешения цел и невредим, но без всякой добычи. Ничто из низшего в мире не возвышается, ничто темное не просветляется, плотское и душевное не одухотворяется... Мир не только ничего не приобретает благодаря пришествию Христа, а, напротив, теряет, лишаясь того пневматического семени, которое случайно в него попало и после Христова явления извлекается из него. С выделением высшего духовного элемента мир навеки утверждается в своей конечности и отдельности от Божества”[232].
А Преображение Христа произошло так: "Взял Иисус Петра, Иакова и Иоанна и возвел их на гору высокую одних, и преобразился перед ними: и просияло лице Его, как солнце, одежды же Его сделались белыми, как снег" (Мф. 17,1-2). Это не было фокусом или простым чудотворством. Вскоре после этого дня Христос пойдет в свой последний путь в Иерусалим. Там ученики увидят Его оплеванным, бессильно падающим под крестом... А потом увидят воскресшим, сияющим, непобедимым... Проще всего, услышав о пасхальных метаморфозах Христа, сказать: "Этот Иисус, мол, был хорошим человеком, праведником, а потому после его смерти Бог наградил его Своим сиянием и силой. Богом-то Иисус, конечно, не был, а если и стал - то после смерти, совершив подвиг восхождения из нашего мира в мир астралов"... Нет ничего более далекого от христианства, чем популярное ныне "астральное" богословие. И, чтобы апостолы не заразились какой-нибудь формой "рерихианства" первого века, Христос еще до Голгофы показывает им полноту Божественной силы, которую Он несет в Себе; чтобы ученики, видя Его униженным и распятым, не усомнились в Нем - Он прежде являет им подлинную Свою славу. Сейчас, на Фаворе, они должны увидеть в Нем Бога, чтобы видя затем униженного человека, понять добровольность Его отказа от собственного всемогущества. "Страдание убо разумея вольное" - поется в праздник Преображения о смысле фаворского откровения для апостолов.
Лишь на одно мгновение приоткрылась "завеса плоти Его" (Евр.10,20) - и сквозь смиренный облик сына назаретского плотника проглянул неприступный свет Сына Божия.
...Апостолы потрясены - "они были в страхе" (Мк. 9,6). Древнерусские иконы, обычно столь сдержанные в передаче человеческих чувств и движений, представляют апостолов опрокинутыми навзничь, пытающимися заслониться от пронизывающего их света... Но проходит первая потрясенность. Дар речи возвращается к ним. Разум, пожалуй, несколько запаздывает с возвращением. Из уст Петра вырывается искреннее, но странное предложение: "Господи! Хорошо нам здесь быть! Если хочешь, сделаем здесь три кущи", т.е. останемся здесь навсегда.(О том, почему неразумно его предложение о вечном пребывании на Фаворе - будет сазано особо.) Но вот что удивительно: апостол предлагает сделать лишь три кущи (палатки): одну для Иисуса и две для явившихся в божественном свете пророков Ветхого Завета, Моисея и Илии. Петр, надеясь остаться в их обществе навсегда, не предлагает поставить жилище для него самого!
В мистической литературе часто сравнивают состояние человека, приведшего свою любовь к созерцанию любви Вечной, с опьянением. Он не помнит себя от радости, он говорит странные вещи, потому что слова бессильны перед полнотой видения... Но пьяный, как известно, еще и не лжет. То, что у него на сердце, или точнее, в глубине сердца - выходит к нему на язык. О чем же говорит "опьяненный" Петр? Оказывается и в изумленном состоянии он не помнит своих "интересов", не заботится о себе, не ждет личных выгод. Он хочет делать добро (или хотя бы знак любви и почтения) - другим: Илии и Моисею...
Меняя маски
1. Унесенный ветром
Фантастика:
боевая фантастика
попаданцы
рейтинг книги
