Шлюз № 1
Шрифт:
— Хватит! — ворчливо перебил ее муж. — Комиссару плевать на это! Мели, принесите из подвала бутылку… чего бы? Шампанского? Не хотите? Ладно, тогда идемте в гостиную, там ждут аперитивы.
Он грубо захлопнул дверь, а в гостиной принялся перебирать бутылки, стоявшие на подоконнике.
— Перно? Горячевки? Ну вот, теперь видели? А дочь ее и того хуже. Если б не траур, она бы появилась в розовых или зеленых шелках с парадной улыбочкой и слащавым видом.
Дюкро налил два стакана и подтолкнул к Мегрэ кресло.
— Мне-то чихать, что соседи смеются над нами, особенно когда мы обедаем на террасе. Сегодня тоже будем обедать там.
Взгляд его медленно переходил с предмета на предмет. Гостиная была обставлена богато, не обошлось, разумеется, и без огромного рояля.
— Ваше здоровье!.. Когда я решил купить первый буксир, мне, конечно, нужны были льготные условия оплаты. У меня набралось двенадцать переводных векселей, банк был готов их учесть, но при условии, что я представлю поручительство. Я — к тестю. А он, понимаете ли, отказал — мол, не имеете права пускать по миру семью. А кто теперь содержит его старуху? Все я.
Чувствовалось — застарелая злость так глубоко сидит в нем, что ему вроде бы и сказать о ней больше уже нечего. В поисках новой темы он придвинул ящик с сигарами.
— Хотите? Если предпочитаете трубку, не стесняйтесь.
А сам нервно теребил подвернувшуюся под руку вышитую салфетку.
— Подумать только, на что они гробят время! А этот тупоумный офицеришка все решает шахматные задачи — знаете, какие печатают на последней странице журналов.
Дюкро о чем-то задумался, а Мегрэ, уже начавший его понимать, усмехнулся: он по глазам видел, что тот думает совсем не о том, что говорит.
Его глаза! Они исподтишка следили за комиссаром.
Пытались его оценить. Не переставая, вопрошали, верным ли было их первое впечатление. А еще выискивали его слабые стороны.
— Что сталось с вашей любовницей?
— Я велел ей съехать, а куда она делась — не знаю.
За это она появилась на похоронах в глубоком трауре.
Это с ее-то рожей, размалеванной, как у престарелой шлюхи!
Было видно, что он по-настоящему мучается. Все, включая даже предметы, как вот эта салфетка, которую он без конца теребил, раздражало его, вызывало отвращение.
— У «Максима» она всегда была куда как хороша и очень весела. Совсем не такая, как моя жена и ей подобные. Я снял для нее квартиру, а она тут же растолстела, стала сама себе шить и готовить — что простая привратница.
Мегрэ уже давно разобрался, в чем суть этой трагикомедии, отравлявшей Дюкро жизнь. Когда-то он начал с нуля, теперь греб деньги лопатой. Вел дела с крупными буржуа, узнал кое-что об их образе жизни.
А домашние за ним не поспели. У его жены, владелицы престижной дачи в Самуа, остались привычки и замашки той поры, когда ей приходилось стирать белье на палубе баржи, а из дочки выросла всего лишь карикатурная мещанка.
Все это Дюкро переживал как личное оскорбление; он прекрасно видел, что, несмотря на большой белый дом, шофера, садовника, соседи не принимают его всерьез. И с завистью наблюдал за ними на их лужайках и террасах. Выходил из себя от злости и в знак протеста харкал на землю, совал руки в карманы и во всю глотку ругался.
Теперь, услышав на лестнице шаги, он со вздохом объявил:
— Вот и остальные.
В гостиную торжественно вошли его дочь и зять, оба в черном, тщательно причесанные, и поклонились со скорбной сдержанностью людей, которых постигло большое горе.
— Очень приятно, сударь. Отец часто говорил о вас и…
— Ладно, ладно. Лучше чего-нибудь выпейте.
В их присутствии злость разобрала Дюкро еще больше. Стоя у окна, он смотрел на ограду, темневшую на фоне Сены.
Зять — невыразительный блондин — держался учтиво и смиренно.
— Глоток портвейна? — предложил он жене.
— А вы что пили, господин комиссар?
Тут Дюкро, все еще стоявший у окна, нетерпеливо забарабанил пальцами по стеклу, видимо прикидывая, что бы такое сказать понеприятнее. Во всяком случае, внезапно обернувшись, он бросил:
— Комиссар интересовался вами. Он знает о ваших долгах, и мне пришлось сказать, что моя смерть могла бы все уладить. А смерть Жана еще и удвоила ваши ожидания.
— Папа!.. — вскрикнула дочь и поднесла к глазам платок с траурной каймой.
— «Папа»!.. — передразнил Дюкро. — В чем дело?
Я, что ли, залезал в долги? Может, это я желаю жить на юге?
Родственники давно привыкли к подобным выходкам, и Дешарм был во всеоружии: губы его тут же тронула еле заметная печальная улыбка, словно он считал такие разговоры не более чем шуткой или проявлением мимолетного дурного настроения. У офицера были красивые белые руки с длинными пальцами; он постоянно их поглаживал, играя с платиновым обручальным кольцом.
— Я говорил вам, что они ждут ребенка?
Берта Дешарм спрятала лицо. Сцена была тягостная. Дюкро это прекрасно понимал и нарочно делал все, чтобы усугубить неловкость. Через двор к крыльцу прошел шофер; Дюкро распахнул окно и окликнул его:
— В чем дело?
— Вы мне велели…
— Да, да. Так что же?
Сбитый с толку шофер кивнул на человека, сидевшего на траве по ту сторону ограды и достававшего из кармана кусок хлеба.
— Идиот!
Окно захлопнулось. На террасе служанка в белом фартуке накрывала на стол под красным тентом.
— Неужели ты знаешь только одно — что на обед?
Дочь тотчас воспользовалась возможностью уйти, а Дешарм сделал вид, будто просматривает на рояле ноты.
— Вы играете? — поинтересовался Мегрэ.
Ответил за зятя Дюкро:
— Он? В жизни не играл. В этом доме вообще никто не играет. Рояль здесь только для шику, да и все остальное тоже.
И хотя в комнате было прохладно, на лбу у него выступил пот.
Соседи слева все еще играли в теннис, и в то время, когда семейство Дюкро обедало на террасе, ливрейный слуга вынес им на корт прохладительные напитки. Красный тент не полностью защищал сидящих за столом от солнца, и под мышками черного шелкового платья Берты Дешарм проступили мокрые полукружия.