Шлюзы

Никто не читает предисловий, но этот сборник требует пояснений.

Начнем с того, что я никогда не считала себя поэтом – мне это слово всегда казалось очень тяжеловесным, бронзовеющим, несущим в себе Пушкина и нерукотворные памятники. А я? Стихи стали для меня сублимацией, способом объясниться, написать письмо, ничего не сказать прямо.

В этот сборник вошли стихи за 20 лет: с 2002 по 2022 год. Я не веду дневников, и для меня это лучшая хроника – я помню, как, когда, где, с какими чувствами писала тот или иной текст. Точнее – записывала. Потому что стихи – это гул. Иногда в этом гуле попадаются чужие строчки, иногда аллюзии, иногда ты слышишь звон, и не знаешь, где он – а через 10 лет понимаешь, о чем написала.

В 2002 году мне было 16. Я сохранила датирование, чтобы вы увидели, как меняется текст, какую эволюцию проходит чувство – от восторга до злости, от нежности до страсти, от сожаления до надежды.

Если вы ищете какую-то смысловую нагрузку в расположении текстов в пространстве этого сборника – ее нет. Я сделала это намеренно: поскольку я никогда не хранила все свои поэтические тексты в одном месте, мне пришлось собирать их по всем углам и закоулкам – по обрывкам тетрадей, блокнотов,

на страницах давно заброшенных соцсетей и в удаленных электронных письмах; и в каком порядке я их обнаруживала – так они сюда и попали. Не хочу, чтобы какие-то искусственные смыслы или композиции отвлекали от течения времени и слов.

Стихи имеют свойство течь, и нужно открыть им шлюз.

2022что в твоих руках такое, чего нет в других,чему подчиняются пуговицы и рули?чем ты таким ворочаешь в моей грудичерные несгораемые угли?что в твоем взгляде, откуда искры летят,и как мое сердце закрыто тобой в блокпост,и как ты внутри меня поместилась всяво весь человеческий рост?что ты там делаешь, мне проще с ума сойти,что все перепонки зажало между костями,не иначе как хочешь вон из меня уйти,путь прокладывая локтями.что ты сказала или не было ничего,почему мой врач не пришел за меня болеть,под глазами протерлось розовое сукно,а могло бы и заржаветь.и мои вторженья подобны насилию и грабежу,так и живу по инерции рядом и не по средствам.а что до соитий – так я ежедневно в тебя вхожукаждым своим идиотским текстом2011 IПо утрам нет вестей от Бога и из Флоренции.Август с грохотом лезет на полку календаря,чтобы видеть сны во весь свой живот и сердце,я держу под подушкой комплект твоего белья;твое белье —чтобы слышать во сне твой запах: мой знаменатель.Поливалки с кабацким шумом ругают ночь,и тот фильм идиотский третьего дня в прокате,о том, что им, кажется, все-таки не помочь,и это вранье.Я рисую: входи в меня, дверь отпирается твоим ключом,и чайник кипит, и воздух такой, что чаю —самое время, и солнечный свет включен,и я тебя каждое утро к себе вращаюс самой Землей.IIОсторожно закрываю глаза, и вот – ты сидишь внутри.А снаружи электрички носятся, собаки лают.И часы картавят: один, два, три,а в четыре – уже светает.Вечерами здесь так холодает, что скрипит в зубахэтот воздух оранжевой сумеречной скорлупой,и твоя Италия смотрит из всех рубах,и из всякой кухни с томящейся джезвой.И так хочется спать, что стоит закрыть глаза,и снабдить этот тихий текст заводным подкастом.А из леса, на небо чертового колесасолнце влезает и смотрится вниз с опаской.2009 Когда я снег соберу в ладони,когда я перестану чувствовать холодя буду в черном, подобно вороне,а ты будешь в белом, и, видимо, молодкогда я дожди соберу по капле,когда для меня перестанешь значить,я попрошу меня ведьмою чернойпо неизменному блату назначитькогда я войду в твои белые стеныкогда я оставлю следы на паркете,тогда, наконец, я останусь довольна,что хоть на минуту меня ты заметил2002 На старт, внимание, маршем уходит год – от лета —туда, где уже виден снег;и глухой испариной дымится земля, и щекочетгорячий рот,и ты мне не пишешь: а как?Телефон неисправен.Ну, ничего – затянет, заноябрит; у жителейнаших широт будет солнечный голод. И я несмогу не заметить, что не горит, но жжет где-тотам,должно быть, на уровне горла:увидеть тебя, присвоить тебя плечом,да видит мой черт – я не обещала держаться.О чем я тут в строчку? Да, в общем-то, ни о чем.Такие погоды: не очень-то тянет смеяться.Выходит, что Лондон с лицом запотевшегозеркала в бане: то жар от витрин, то туманныедиалоги из Happy English.И

все время кажется, что дырку прорвалов дамбе, и онанарывает Темзой.А у меня тут финиш.2010 Время гадать на гуще, цедить пастис,глобус – в плену затвора твоих ресниц;ты, если можешь, до пятницы мне приснись,иначе я здесь совершенно сойду с ума.Утром – по кофе, по слову, по СМС,вечером – кто-то несчастный под кожу влез,ходит и ходит там, и не находит места,ему там приют – придуманная тюрьма.Знаешь, мой милый друг, здесь пустые лица,ты по маршруту Москва, с пересадкой Ницца,пока я, как на собаках, одну столицуменяю плацкартами втридорога на другую.Вот ты из Монако пишешь: улитки, вкусно.Я здесь натираю в щепки «Брюссель» капустный,и время полощет вены, как «Черный русский»,и я без тебя по-прежнему не могу.2011 Октябрь – и вещи уже на балконе совсем не сохнут;время кольцует, смеется, делает нас большими,и снова такая осень, что проще сдохнуть,чем отпустить со словами «но ты пиши мне».Но ты пиши мне.Я буду фоток твоих охранником или вором,маячить по холоду нашей любимой Бронной,и пальцами помнить пульс в углубленьи горла,и то, что деревья ночные становятся морем.Становятся моремна стенах, подушке и тихих спинах,мосгаз с мосэнерго дадут нам угля – согреться,какая холодная будет зима, мне уже противно,какая дурацкая будет весна, мне уже не спеться,не спетьсяни с кем, как с тобой. И приходит нежить,«останься со мной» – это тоже совсем из техроманов, где по страницам немым кортежемшатаются фразы вроде бабочек в животе.Бабочек в животах —не бывает. Там бьются вены, качаются лейкоциты,стучит наковальня желудка, скрипит напалмом.Я знала: мои ладони полны магнитом,а ты – железом. И нас срывает, и прямо на пол.И прямо на полвсе падает с гулким грохотом, скрипом, лостом.Проверь меня временем, медными трубами, долгимстажем,на прочность и верность, на соответствие разным гостам,поверь мне, что так еще не было. Так же – страшно.2009 Мой небожитель, я думаю о тебе, начиная снизу,расстегиваю мысленно по миллиметру шелковое,и буквенно, литерно мантры губами считываюкаким-то стамбульским, горячим, несдержанным шепотом.И в эти минуты, я даже по чести не скрою —я вся разделяюсь на макро и чуточку микро,горят остановки Парижа, леса Подмосковья.и дрожь в перепонках ревнивым и жадным пунктиром.Любить тебя датами, фразами, сетью звонков,клеймить их по памяти острой строкой на хитоне.Янтарные пуговицы солнечных позвонковсчитать, накрывая лимериком, словно ладонью.И выучить наизусть. И чуть позже – подохнуть.Когда станет ясно, что все это – сплошь иллюзии.Мой небожитель, я пишу о тебе столько строк,сколько рукам по закону положено думать о Музе.2007 В объятьях туманазаперто небо.Медной тарелкой свисаетлуна.У входа в метроты стояла вся в белом,тебя окружала кольцомтишина.Я вышла навстречу —минута в минуту.С волнением в сердцеи Сартром – под мышкой.Ты ощущала себя королевой,я – дерзким и очень наивныммальчишкой.Взъерошила челкухолодным касаньем —сегодня ты —Снежная Королева.А я буду Каем. Я жду приказаний.Я буду белее тебя или мела.И так мы светилисьна тёмных проспектах,что думали люди —неоновый свет.Что думали люди:наверно, реклама.Похоже, осколки и брызгикомет.Луна исчезалав глубоком полёте.И мы – недвижимо —любили друг друга.И Сартр в матовом переплётевнезапно выпал вон из рук.2003