Шофер
Шрифт:
— Кстати, об этом, — сказал Ковров. — Когда мне сороковую долю выплатят? Уговор есть уговор. Да и магазин кто-то обнёс, почти десять червонцев и коробку перчаток украли, опять же убыток.
Модистка хотела было ответить, что Коврову заплатят, но не сейчас, но тут в дверь постучали. Она встала, придерживая полы платья, подошла, распахнула створку, и женщину тут же втолкнули в комнату. На пороге стоял Радкевич с пистолетом и ножом в руках.
Герман все эти дни провёл как раненый зверь, прячущийся в чаще леса, чтобы зализать раны. Раны в основном были эмоционального характера, но от этого не менее мучительные. Призрак
В своих бедах Радкевич винил всех подряд — и братьев Лукашиных, которые кто помер, кто заболел невовремя, и Шпулю, тот наверняка сейчас про него легавым шептал, и его полюбовницу Мальцеву, которую Шпуля не напрасно подозревал. И её родственника Коврова. И братьев Звездиных, владельцев ресторана, в капитал которого он вложил пять тысяч рублей, а получил пока что шиш с маслом и обещание через два года, как оговорено, расплатиться вдвое. Хорошо хоть просто отказали, не сдали в милицию. Но, что странно, оптимизма при этом не терял, сколько раз уже так бывало, приходили деньги, и исчезали напрочь.
Можно было продолжить знакомство с Леной Кольцовой, которая возила Коврова, та хоть и не знала ничего о делах своего папаши, но могла что-то слышать, запомнить, а потом рассказать, и помочь найти золотые империалы на двадцать пять тысяч червонцев.
Сам Ковров тоже наверняка что-то припрятал, у коммерсанта и от лавки деньги шли, и махинациями он занимался давно, значит, скопил капиталец. С него Радкевич и решил начать, рассудив, что Кольцова никуда не денется. Косой, с которым Шпуля так и не расплатился, получил от Радкевича два червонца и все эти дни следил за Ковровым. Тот осторожничал, в магазин почти не наведывался, ездил исключительно на автомобиле, за которым угнаться было сложно. Петька по приказу Радкевича залез в лавку, пошуровал, но кроме девяноста пяти рублей бумажками и мелочью, ничего не нашёл. От жадности Лукашин прихватил с собой коробку с перчатками, шарфик и женскую сумку, так его дворник чуть было не поймал.
Наконец, Герман своего часа дождался, Ковров появился у себя в номерах, Косой специально ждал на улице, и когда Радкевич приехал на Белинского, прятался за будкой околоточного.
— Там он, Герман Осипыч, — скосив глаз, доложил пацан. — Добавить бы надо, не его одного я выследил.
— Кого ещё?
— Светлана Ильинична там, Шпулина зазноба, — важно сказал шкет. — Небось, барахтаются на простынях, он ух какой прыткий.
— Мал ты ещё про такие дела говорить, — Радкевич вытащил из кармана червонец, — как с ним разберусь, мне Травин нужен будет. Так что беги, за ним теперь смотришь.
За Травиным пацан смотреть не хотел, но и Герману возразить не мог, поэтому спрятал бумажку в карман и дунул к Тверской-Ямской, добежал до угла, там остановился и спрятался, подглядывая. А Радкевич зашёл в гостиницу «Пассаж».
— К товарищу Коврову, — сказал он служащему и положил целковый на стойку, — предупреждать не надо.
— Как пожелаете-с, — тот спрятал деньги, махнул рукой и снова углубился в чтение газеты.
Радкевич поднялся на третий этаж, постучал в нужную дверь, держа пистолет наготове. Открыла Мальцева, её офицер пропихнул в комнату, обхватил за шею, прижимая острие ножа к сонной артерии, запер дверь на ключ, прицелился в Коврова.
— Ну что, сволочь баронская, не ждал? — спросил он.
— Нет, — Ковров сделал испуганное лицо, — что вы хотите?
— Да сначала пристрелить вас хотел, а теперь вот подумал, денег ты мне должен, много денег, — Радкевич ухмыльнулся, — ты ведь не откажешь?
Ковров вздохнул.
— Всегда всё сводится к деньгам, — сказал он.
Под бдительным взглядом гостя коммерсант прошёл в ванную комнату, встал на стул, открутил вентиляционную решётку, начал вынимать пачки денег и сразу пересчитывать. Их было, по меркам Радкевича, немного, тысяч на тридцать.
— Ну вот и всё, — сказал Ковров, доставая последнюю, из разномастных купюр, и опираясь рукой на край решётки. — Чем, как говорится, богаты.
Рука, в которой Радкевич держал нож, ослабла, и Мальцева решила, что это отличный момент, чтобы освободиться. Она резко наступила ему на ногу, толкнула и присела, так что лезвие ткнуло в воздух. Ковров среагировал мгновенно, из вентиляции появился пистолет, он сделал один выстрел, точный, прямо в глаз. Пуля прошла через мозг, и ударила в противоположную сторону черепа, Радкевич умер мгновенно. Он свалился нелепой куклой на пол, лицом вверх, глядя в потолок оставшимся мёртвым глазом.
— Долго ты копался, — Мальцева подошла к столику, налила коньяка, — аж затрясло. И откуда столько червонцев? Надо бы наших вызвать, пусть тебя потрясут, что-то мне кажется, дорогой, ты с двух тарелок ел.
— Сейчас, — Ковров сложил деньги обратно, закрепил решётку, присел рядом с трупом, аккуратно, завернув рукоять в платок, поднял нож, — смотри какой интересный, наградной, со звездой и памятной гравировкой. Никак сам товарищ Фрунзе ему вручил.
Модистка подошла, чтобы тоже взглянуть, и Ковров ударил её ножом в живот, а потом, когда она согнулась, туда же, куда целил Радкевич — в шею. Кровь хлынула струёй, смешиваясь с кровью бывшего офицера Азалова, Ковров брезгливо поморщился, вложил нож Радкевичу в руку, убедился, что Мальцева тоже мертва. Пошарил по карманам офицера, нашёл деньги, сложенную бумажку, нащупал игральную кость.
— Вот те раз, — присвистнул он, — это ж та самая, из шкатулки.
Он бросил кость на туалетный столик один раз, другой, выпадала всё та же двойка. И спрятал кубик в карман — в дверь уже ломились.
— Откройте, милиция, — кричали с той стороны, и Коврову ничего не оставалось, как подчиниться.
Следом за милиционером приехал уголовный розыск вместе с дактилоскопистом и фотографом, на взгляд агентов, картина преступления была ясна, Коврова задержали, допросили, и сразу выпустили. Убитого опознали тут же, на месте, фотокарточка и описание Радкевича имелись у инспектора Городского района Тарасова, а данные Мальцевой записали со слов коммерсанта. Никому и в голову не пришло обыскивать гостиничный номер — убитый явно не грабить пришёл, а мстить и убивать.
Ковров, вернувшись, запер номер на ключ, задвинул шторы, снова достал деньги из тайника, следом за ними появился массивный свёрток, его Николай развернул на кровати. В свете электрической лампочки блеснули бриллианты, тускло засверкали сапфиры и рубины, налились зеленью изумруды. Рядом с драгоценностями легли фотографии, принесённые Мальцевой, Ковров иронично улыбнулся, и принялся складывать сокровища и деньги в саквояж. В этой гостинице и так слишком много всего произошло, да и задерживаться в Москве бывший барон не собирался.