Шофер
Шрифт:
К дому Пахомовых бандит подобрался после полуночи — в это время порядочные люди крепко спят, а остальные видят плохие сны и ворочаются. На взгляд Петьки, Травин был не просто плохим, а последней сволочью, так что в кровати наверняка вертелся как на сковороде. Лукашин пролез через дыру в заборе, подкрался к двери, и тут же спрятался у завалинки. Куры в сарае закудахтали, входная дверь распахнулась, на улицу вышла женщина в ночной рубашке и телогрейке, она проверила дверь в курятник, и ушла.
— Вот ведь бабе не спится, — Петька сплюнул, выждал ещё несколько минут, и поддел щеколду тонкой линейкой.
Покойный Пашка говорил,
— Как видите, товарищи, преступник задержан при осуществлении своего коварного замысла, — из угла вышел субинспектор Панов, он сиял и лучился улыбкой.
Петьку крепко держали за руки агенты уголовного розыска, Травин хотел было стащить гипс с ноги, но вынужден был так позировать фотографу, а репортёр газеты «Известия» брал интервью у следователя Веденского, прятавшегося на хозяйской половине. Другой репортёр, из «Комсомольской правды», взялся за Лену Кольцову, народу в комнату набилось столько, что стало тесно. Травину это быстро надоело, и всех их он выпроводил на улицу, а там уже частичка славы досталась и Пахомовой, и даже соседским ребятишкам. Панов радовался не просто так, отпечатки пальцев Радкевича и конфискованные империалы совпали с пальчиками, снятыми в доме Пилявского, те же самые отпечатки нашлись в доме на Бужениновской улице вместе с другими, которые тоже у скрипача отметились. Безнадёжное поначалу дело раскрылось, а что славу пришлось делить с другими, это субинспектора вполне устраивало.
— Смотри, какое у тебя лицо глупое, — сказала Лена утром субботы, разворачивая свежую газету, — ты бы хоть улыбнулся.
Сама она на фотографии получилась отлично, хоть и снимали при недостаточном освещении.
— Чему улыбаться, сделали из преступления спектакль, — Сергей головой покачал, — будто людей не убили.
— Ничего, я сама тебя как надо сфотографирую и в газету отправлю, пусть героев знает вся страна. А твоему Лукашину дадут десять лет, ему не до смеха будет, — Кольцова спрыгнула с кровати, — собирайся, ты ведь не забыл, что сегодня дядю Генриха хоронят на Новодевичьем? Хотели у Кремля, но завистники помешали. И Коврова можно с собой взять. Кстати, где он?
Ковров, расплатившись за гостиницу, уселся в прокатный автомобиль и поехал на Алексеевское кладбище. Он подумал было, что двойка указывает именно на него, второе по списку, но Аркадий Ионович Бессонов всё так же лежал в своей могиле, с подхороненным и выкопанным в 21-м году маленьким Павликом Бессоновым. Николай было решил, что след ложный, и игральная кость эта ничего не значит, но сделал последнюю попытку, вспомнив рассказ Лены Кольцовой.
— А скажи-ка, любезный, нет у вас на погосте Перепёлкиных? — спросил он у служащего, подсовывая под учётную книгу трёшку. — Может быть, в восемнадцатом кто-то захоронен или в двадцать первом?
— Тоже сородственник ваш? — учётчик ухмыльнулся, сунул деньги в карман, — сейчас поглядим. В восемнадцатом годе многих хоронили, сами знаете, голод, тиф, много безыменных, но кого записали, те есть. Может, ещё приметы какие?
— К Перепёлкину его могли положить, ювелир тут у вас покоится, — наугад сказал Ковров.
Служащий искал долго, перелистывая книги, и только через час, получив ещё одну такую же бумажку, нашел в записях за июль 1921-й год Петра Перепёлкина, сорока трёх лет от роду, захороненного к дяде своему, Павлу Павловичу Перепёлкину и его жене, Марфе Игнатьевне. У семьи Перепёлкиных был небольшой, обнесённый кованым забором участок с треснутой мраморной плитой, на которой стоял печальный каменный ангел с отбитыми носом и правым крылом. Разыскав церковного сторожа, Ковров ещё раз уточнил, что захоронение никто не взламывал и над могилами не надругался, дал старику целковый и уехал.
Магазин встретил Коврова скучающей продавщицей и полным отсутствием покупателей. Автомобиль он оставил у крыльца, зашёл в залу и вызвал телефонистку.
— Номер три шестьдесят восемь ноль девять, барышня, — попросил он. — Любезный, это кредитный кооператив? Я хотел бы двести сорок червонцев занять, только сегодня, нужда срочная. Моя фамилия Ковров, зовут Николай Павлович, под залог товара.
— Через два часа, четвёртая касса, — вежливо ответили ему на том конце провода и повесили трубку.
В семь вечера Николай на извозчике подъехал в Театральный проезд к кафе «Театраль», где обещали лучшее пиво, первоклассную кухню и кабаре до двух часов ночи с отдельными кабинетами. У четвёртого от входа столика возле окна сидела русоволосая женщина лет тридцати, она курила папиросу и читала книгу. Ковров её не знал, впрочем, томик Чехова с красной закладкой его вполне устроил, хоть и слегка обеспокоил — красный цвет означал, что его будущая собеседница не только рассчитывает, но и имеет право на его, Коврова, полную откровенность.
— Позволите? — он уселся напротив.
— Ну раз уже сели, — женщина отложила книгу в сторону. — Закажите что-нибудь.
— Непременно, уж очень сегодня проголодался, — Ковров подозвал официанта, ткнул пальцем, тот записал, услужливо согнувшись, и исчез, — да и день нервный.
— Рассказывайте, Николай Павлович, — собеседница положила подбородок на сомкнутые пальцы, — всё, что было до понедельника и о чём вы уже доложили, я знаю, а об остальном послушаю.
В ней, помимо аристократического лица, тонкой шеи и пронзительных глаз, которые скорее держали на расстоянии, было что-то неуловимо-притягательное, отчего мужчины сразу теряют голову, но Ковров удержался. Он рассказал об убийстве Лациса и Шестопаловой, о том, как сам прикончил Мальцеву и Радкевича, как нашёл остаток драгоценностей. Травина упомянул мельком, не называя имени, о его роли во всём этом деле он и раньше не распространялся. Кивнул на саквояж.
— Там всё, что ЧК не досталось, сами знаете откуда. Примерно на семьсот тысяч.
— Хорошо, — кивнула незнакомка, себя она так и не назвала, — что-то ещё?
— Вот здесь может лежать золото, примерно пудов тринадцать, — и он протянул листки, оставленные Станиславом Пилявским, на котором сам приписал могилу ювелира Перепёлкина. — Прошу узнать, тогда мы будем в расчёте?
— Николай Павлович, ваш долг погашен, — женщина мягко улыбнулась, убрала бумажки в книгу, — можете смело возвращаться в Ленинград или Прагу, как пожелаете. Но если вы вдруг захотите с нами работать дальше, у Юргена есть для вас новое поручение, и как раз по ювелирной части. И не в Советской России. Думаю, вам понравится.