Шофферы или Оржерская шайка
Шрифт:
А так как Мария ничего не отвечала, то Роза, подойдя, быстро и ловко сдернула у нее с головы закрывавший ее капюшон.
Обида разбудила гордость молодой девушки; она встала, бледные щеки ее ярко разгорелись, из глаз, казалось, сыпались искры. Торговка, по-видимому, ничего этого не заметила и, отойдя шаг назад, не спуская глаз с нее, свирепо проговорила:
– Хороша, хороша, как ангел!… Теперь все понимаю. Даниэль встал.
– Сударыня, – живо заговорил он, – я не знаю, кто вы, и на каких правах вы в этом доме; но мне кажется, вам следовало бы более соблюсти обязанности гостеприимства
Роза, в свою очередь, внимательно посмотрела на него.
– А вы сами кто такой? – сурово спросила она, – и почему так заступаетесь вы за эту молодую девушку?
– Она моя родственница, друг…
– Ну, видя горячность, с которой вы защищаете ее, я предположила другое. Но если она только ваша родственница и друг, как вы говорите, то вы обязаны были предпочесть тысячу раз смерть, чем допустить, чтобы ее привезли сюда. Знаете ли, где вы? Знаете ли, в какие руки вы попали? А вы, сударыня, – продолжала она, обернувшись к Марии, – неужели не подозреваете, с какой целью столько людей подвергали свою жизнь опасности? Неужели вы ничего не подозреваете, ничего не боитесь?
– Чего же мне бояться? – спросила Мария глубоко невинным тоном. – Нашлись неизвестные друзья, освободившие нас от ареста, какой же другой награды могут они ожидать от нас, кроме вечной благодарности? Но, слушая вас, можно предположить, что мы все еще в опасности; если это так, то умоляю вас, помогите нам, я убеждена, что вы это можете! Боже мой, я не понимаю, что происходит около меня в эти последние часы… Мне кажется, что все это я во сне вижу, мысли путаются у меня в голове; но какие дурные замыслы могут иметь против нас? Что мы сделали? У нас ничего более нет, и мы уже так несчастны! Не прошло и двух дней, как нам пришлось присутствовать при ужасной сцене грабежа, вследствие чего моя бедная мать помешалась; вслед за этим нас арестовали, и вот теперь, когда нас освободило чье-то таинственное вмешательство, нам говорят, что мы опять в опасности! Скажите ж, не заслуживаем ли мы сострадания? и неужели вы не находите нас достойными вашего сострадания?
Мольбы эти, кажется, очень мало трогали Розу, черные глаза которой упорно впивались в Марию.
– Не обманываете ли вы меня? – спросила она недоверчиво, – неужели вы не знаете того, кто освободил вас из-под караула?
– Клянусь вам, что не знаю.
Роза опять задумалась.
– Невозможно! – сказала она наконец сердито и топнув ногой, – как бы женщина ни была наивна, все-таки она сумеет угадать… Милая моя, вы лжете!
– Сударыня, как позволяете вы себе говорить подобным образом с маркизой де Меревиль!
– Будь она маркиза, герцогиня, даже сама королева, мне все равно! – грубо ответила Даниэлю торговка, – но она хороша до такой степени, что способна свести с ума человека, не знавшего никогда препятствия своим желаниям… Вы сами, ее защищающий, – продолжала она, смягчая голос, – привязанный к ней более сильным чувством, чем простое родственное, отвечайте мне в вашу очередь: неужели в самом деле вы не знаете, кто ваши избавители?
Даниэль хотел было назвать Франциско разносчика, но из какого-то чувства предосторожности не решался без особой нужды произнести это имя, а потому просто ответил, что положительно не знает, кого он должен благодарить за такую важную услугу.
– Вам я верю, – ответила Роза задумчиво, – в вас должна бы быть прозорливость любящего человека… В таком случае расскажите мне все подробно, как произошло дело около реки, может, я и разгадаю эту загадку.
Даниэль повиновался. Когда он дошел до эпизода, где мнимый доктор покушался посадить Марию к себе на лошадь, торговка вздрогнула.
– Нет более сомнения! Для меня теперь ясен весь их проект… И этим двум плутам было поручено исполнение этого ужасного плана. И всегда так! Когда дело коснется лжи, обмана и подлости, то это, конечно, поручают уж им.
И скорыми шагами она стала ходить взад и вперед по комнате. Даниэль и дамы со страхом ждали ее решения, от которого зависела их судьба.
Наконец торговка, остановясь перед Даниэлем, грубо спросила:
– Знаете ли здесь кого-нибудь в околотке?
– Я предполагаю, – отвечал Даниэль, – что мы недалеко от Франшевиля, где живет гражданин Леру, хлебный поставщик, а потому я думаю, что в Франшевиле мы можем найти приют и друзей.
– Что это такое, Франшевиль? – обратилась Роза к кюре Пегров.
– Деревня в одном лье отсюда, если идти проселком.
– И вы знаете туда дорогу?
– Очень хорошо.
Роза еще несколько раз прошлась по комнате, конечно, соображая какой-нибудь смелый план. Наконец снова остановясь перед Даниэлем и дамами, опять твердо заговорила:
– Если бы я решилась отправить вас в Франшевиль, поклянетесь ли вы мне, что никогда, никому не откроете того, что видели и слышали в эту ночь?
– Что касается до меня, то я ни на одну минуту не задумаюсь дать вам эту клятву, – ответил Даниэль, – но в чем же можете вы опасаться нашей нескромности? Пришли сюда темной ночью, по незнакомой нам дороге, мы никого не видали, кроме вас и этих двух людей, поведение которых хотя и кажется нам загадочным, но все же не имело ничего враждебного против нас. Впрочем, и сами мы, освободясь от ареста, и для собственной безопасности должны хранить все это происшествие в глубокой тайне.
– Брат прав! – прибавила Мария, – я, в свою очередь, готова сию минуту дать требуемую вами клятву, но нужна ли она? Неужели вы считаете нас настолько низкими и неблагодарными, способными скомпрометировать людей, заявивших нам о своем существовании благодеянием? Не только изменить, но всякий день, пока мы живы, будем просить Бога о ниспослании им своего благословения.
– Те, о которых вы говорите, не нуждаются в благословениях, лучше молите Бога, – ответила Роза, – чтоб вам никогда более не встречаться с ними.
– Но вас-то я должна благодарить?
– На что мне ваша благодарность? Какое мне дело до вашей жизни или жизни кого другого! Если бы вы знали, какое чувство в настоящую минуту руководит мною… Но оставим трогательные речи и давайте клятву, которую от вас требуют.
Даниэль и Мария поклялись самым торжественным образом: никогда, никому не открывать происшествий этой ночи. Удовлетворенная Роза обратилась к маркизе.
– А вы? – спросила она.
– Она не может понять вас, – ответил тихо Даниэль, -вы забываете, что ее рассудок…