Шок-школа
Шрифт:
– Пальцы скрести! – с этими словами любящая мать под взглядами несколько ошалевших от ее загадочной жестикуляции родительниц решительно втолкнула сына в логово приемной комиссии, придумав дополнительный «бонусный» жест для сыночка.
Вот придумали же пытку для невинных деток-дошколят!
Неубиваемый Сенька воинственно шмыгнул носом, обреченно протопал в класс и пропал из виду.
Натка прильнула к косяку.
Через щель приоткрытой двери открывался внушительный вид на уважаемых членов приемной комиссии.
Три важные дамы, ориентированные
А-а-а, она догадалась: барельеф с изображением Маркса, Энгельса и Ленина!
Натка не сдержалась, хихикнула и поймала на себе сочувствующий взгляд тетки в пудровом. Та, похоже, решила, что чужая мамаша на нервной почве двинулась умом.
– Очень волнуюсь, – поддерживая эту версию, доверительно призналась Натка пудровой тетке.
И, кстати поймав гениальную мысль, полезла в сумку за своей пудреницей.
Не для того, чтобы поправить макияж, разумеется: из пудреницы с зеркальцем при должной ловкости можно было соорудить подобие перископа.
Ловкость у Натки имелась, перископудреница была быстро приведена в боевую готовность, умело задействована и, наскоро пристрелявшись, она поймала в прицел Сеньку.
Он уже что-то отвечал, умильно тараща большие голубые глаза на «Маркса-Энгельса-Ленина» без усов-бород, зато с бюстами.
Важные дамы взирали на милого мальчика с непроницаемыми лицами – как будто и вправду их из мрамора высекли!
– Ничего, ничего, это ненадолго, – вслух подумала Натка, не сомневаясь ни в одном из многочисленных талантов любимого сына.
Особенно в его уникальной и неповторимой способности выводить из себя самых сдержанных взрослых, будь то благостные буддистские монахи, терпеливые индийские йоги или нордически спокойные потомки тевтонских рыцарей.
В Сеньке убийственно сочетались детская непосредственность, природная любознательность и неуемная энергия. В отличие от других мамаш, тихо возмущавшихся несправедливостью пропорции «трое взрослых на одного ребенка», Натка нисколько не сомневалась, что и при таком раскладе ее Сенька выйдет победителем.
Опыт побед над взрослыми у него имелся.
К примеру, когда Сеньке было пять, он втихаря удрал от стариков в деревне и отправился в самоволку, тормознув на проселке армейский грузовик. В кузове под тентом сидели солдаты. Несмотря на то что при них имелись свои командиры, через час под руководством Сеньки они дружно пели хором «Если с другом вышел в путь» и даже позволили юному массовику-затейнику снять фрагмент этого концерта на телефон, так что позже Натка смогла оценить безупречную слаженность армейского хора.
Правда, в тот раз авантюристу и манипулятору Сеньке не удалось добиться, чтобы его высадили у метро, но и в полицейском участке, куда его доставили спевшиеся армейские хористы, милый мальчик произвел неизгладимое впечатление.
Когда срочно вызванная Натка приехала за сыном, тот сидел в кабинете начальника, заливаясь не слезами, как следовало бы потерянному чаду, а чаем с конфетами в широком ассортименте.
Кто бы мог подумать, что суровые полицейские такие запасливые сладкоежки…
– Ну что там? Ну как? – очередная нервничающая мамаша невежливо толкнула Натку, желая самолично заглянуть в кабинет хотя бы одним красиво подкрашенным глазком с накладными ресницами.
– Все под контролем! – строго ответила Натка, под напором чужой силиконовой груди лишь пошатнувшись, но не сдав позиций.
Сенька и в самом деле справлялся. Мраморные лица «Маркса-Энгельса-Ленина» уже заметно размягчились, теперь на них читались вполне человеческие эмоции: У «Энгельса» – удивление, у «Маркса» – сомнение, у «Ленина» – простодушная радость. За вождя мирового пролетариата в комиссии отвечал специалист-логопед, и он успел было заскучать, но Сенька внес в происходящее свежую струю.
– Одеяло убежало, улетела простыня, – услышала Натка: испытуемый перешел к декламации. – И подушка, как лягушка, ускакала от меня…
Заскрипели половицы: это в классе перед лицом высокой комиссии проскакал резвый мальчик, талантливо изображающий подушку и лягушку в одном флаконе.
– Боже, боже, – строго по тексту тихо простонала Натка.
С полгода назад Сенька открыл для себя «Мойдодыра» Чуковского – и безоглядно влюбился в это бессмертное произведение.
Выразительный образ кривоногого и хромого умывальника, периодически являющегося такому же, как он сам, неидеальному мальчику, запал в детскую душу так глубоко, как не сумели этого сделать популярные современные киногерои. Айронмен, человек-паук, капитан Америка, могучий Тор и всякие там черепашки-ниндзя померкли в тени Мойдодыра – для Сеньки по-свойски Додырчика.
Мамину спальню – таинственный приют неуловимого Додырчика – ребенок обыскал и обшарил с простукиванием стен и половиц. «Где же он тут у тебя прячется?» – бормотал Сенька, ввинчиваясь под кровать с налобным фонариком из набора «Лего».
– Боже, боже, что случилось? Отчего же все кругом завертелось, закружилось и помчалось колесом? – донеслось из класса вместе с изумленно-испуганным возгласом, и тут же кто-то застучал ладонями по столу, прихлопывая взметнувшиеся бумаги.
В щель приоткрытой двери ветром вынесло одинокий кувыркающийся лист.
Черно-белые мальчики, нежные кисейные девочки и их душистые ухоженные мамочки в модных нарядах самых трендовых расцветок и фасонов молча отследили полет белого листа и дружно, как по команде, уставились на Натку.
– Ну так завертелось же, закружилось, – разведя руками, объяснила она.
Вновь заскрипели половицы.
– И помчалось колесом, – завершила свой комментарий Натка и опасливо прислушалась к короткой паузе.
Ой, не к добру она…
– Ах ты, гадкий, ах ты, грязный, неумытый поросенок! – ликующе возвестил радостный детский голос под взрослый нервный смешок и длинный скрежет спешно отодвигаемого стула.