Шоколад с перцем, или От любви бывают дети
Шрифт:
Обойдя кухню и любовно огладив рукой все, что в ней было установлено, я заявила Лиз, что уж чересчур… хорошо. Она попыталась убедить меня, будто прежние владельцы недавно все обновили, что вся начинка кухни отдана вместе с помещением, но я знала, что она врет. Я сама не так уж и давно была в «Андреаз» и говорила с ее управляющим. Я доподлинно знала, что ничего они не обновляли. Плюс Лиз избегала смотреть мне в глаза – верный признак, что врет, и ругалась вдвое больше обычного.
– Лиз, это перебор. Я не могу тебе этого позволить.
– Ой, Клэр, заткнись. Вся эта гребаная шелуха шла вместе с гребаным помещением и прежние гребаные владельцы просто хотели избавиться от нее к чертовой матери.
Вруша, вруша!
Половина помещения, предназначенная Лиз, была
Пока Гэвин бесился как хотел, мы с Лиз сидели на полу, обложившись всяческими бланками. По уши залезли в разрешения, лицензии, налоги с продаж, бизнес-планы, страховые полисы и еще сотню всяческих документов, от которых у меня голова кругом шла. Мечта оказывалась так близко, что ее можно было коснуться! Но страх оказаться голышом с ребенком на руках заставлял меня грызть ногти на пальцах до самого мяса. Можно было бы у Фостеров побольше сверхурочных взять и подкопить еще деньжат «на черный день». Само собой, можно было бы выстрадать пару сотен долларов на будуарных радостях с секс-игрушками на побегушках у Лиз, только этого все равно не хватило бы, чтоб потянуть аренду. А я настрого запретила Лиз транжирить из-за меня еще больше денег. Лиз позвонила моему отцу (я даже не успела ей помешать), и вскоре он заявился сам, чтобы поглядеть, что к чему.
– Так как ты считаешь? – спросила я его, когда он, открыв распределительный щиток, нахмурился.
– Проводка добротная. Кухня на отдельной подводке от сигнализации, – ответил отец.
– Я не об этом.
Хотелось, чтоб он вбил в мои мозги немного ума-разума, этим умением он славился. Гаркнул бы мне сурово, что я сбрендила, возомнив, что сумею осилить нечто подобное, или назвал бы засранкой за то, что головой вознеслась выше туч.
Отец спокойно закрыл щиток, повернулся кругом и уставился в потолок.
– Ты знаешь, что я, пока ты училась в колледже, каждый месяц оплачивал твое питание? – спросил он, щелкая поочередно выключателями и проверяя осветительные приборы. – Так вот, в последние пять лет, пока ты дома, я эти деньги каждый месяц откладывал, сберегая в банке на тот случай, если когда-нибудь они тебе понадобятся. С процентами, какие наросли, там в данный момент чуть больше пятидесяти тысяч.
Ошарашенная, я разинула рот, а Лиз, стоявшая совсем рядом и даже не скрывавшая, что подслушивает, принялась голосить с такой силой, что вполне могла одолеть звуковой барьер летучей мыши. Она принялась скакать вверх-вниз, потом обвила отца руками и повисла на нем. Я с места сойти не могла, постигая смысл только что сказанных им слов.
– Мистер Морган, не будь вы отцом моей лучшей подруги, я б прям
– Тут это… у меня… собака в ветлечебнице, – натужно выговорил мой отец, вырвался из объятий Лиз и вышел из магазина.
– У твоего папаши нет собаки, – заявила Лиз, когда вослед отцу прощально звякнул дверной колокольчик.
– Никакой. Но от твоих угроз, воя, плясок и собачьей радости он, в конце концов, умом тронулся.
Лиз понадобился еще час, чтобы убедить меня в том, что согласиться взять деньги, предложенные отцом, – это не эгоистично, а вовсе даже мудро и по-взрослому. Ведь деньги эти он откладывал для меня, чтоб я могла делать с ними все, что захочу. Так почему бы мне не пустить их на устройство бизнеса, о котором я всегда мечтала? Не беспокоясь (по крайней мере, какое-то время) о деньгах? Лиз попросила меня сварганить что-нибудь сладенькое для очередного будуарного девичника, который она поручила мне провести завтра днем. Дженни, подруга ее кузена, устроительница этой сходки, была компьютерным дизайнером. Она предложила помочь Лиз с брошюрами, проспектами, рекламками и т. п. Лиз предупредила ее, что проводить мероприятие буду я и что мне тоже нужно помочь в создании какой-нибудь рекламы для кондитерской. Дженни согласилась в обмен на дегустацию нескольких бесплатных образцов моей выпечки. Я ей готова была собственное сердце дать на пробу, если она мне с рекламой поможет.
После девичника я собиралась отужинать у Лиз с Джимом, выпить вина, поболтать по душам и обсудить название для нашего бизнеса.
«Нашего бизнеса». Я бесконечно повторяла про себя эти слова по дороге домой, стараясь, чтоб они прочно угнездились в сознании. Слишком уж быстро все происходило. Всего два дня назад идея владеть собственным бизнесом была для меня несбыточной мечтой, которая, если и могла осуществиться, то лишь через годы, годы и годы.
Я остановила машину, тихонько отстегнула спящего Гэвина, чтобы отнести его в дом и уложить в кроватку. Когда я подняла его с кресла и уложила головку себе на плечо, он обхватил мою шею ручонками и крепко прижался.
– Прррифетса тебе гажон постичь за жмейку-пастилку, – сонно бормотал он. – А мне дедуля дал пенни.
Я подсмеивалась над привычкой моего сына говорить во сне, пока шла до дома и укутывала его в кроватке.
И гадала, говорит ли во сне и он?
Все утро Лиз добросовестно забалтывала меня, уводя разговор подальше от отца Гэвина, зато теперь, оставшись с мыслями один на один, я вновь дала ему завладеть ими, ни на чем другом я уже сосредоточиться не могла. Вопросы роились в моей голове, не находя ответов. Как он оказался в городе? Если проездом, то больше я его никогда не увижу и не услышу. Он был слишком пьян, чтобы запомнить меня с первой нашей встречи, и история явно повторялась. И прошлой ночью он понятия не имел, кто я такая.
Вот «повезло»! Почти пять лет назад я не смогла произвести на него никакого впечатления, а самой пришлось каждый день жить с напоминанием о нем.
7. Утро вечера мудренее
Опершись локтями о стойку бара, она наклонилась ко мне поближе. Ее глаза завораживали. Они казались блюдцами с шоколадным сиропом. Моя единственная! Все эти годы я грезил о ней и вот наконец-то мог видеть ее лицо так близко. Она была такой же сногсшибательной, какой я ее и запомнил.
– Любимая, я тебя повсюду искал, – признался я.
Она засмеялась, и у меня по коже побежали мурашки. Этот до боли родной гортанный смех: он по ночам звучал музыкой в моих ушах. Перегнувшись через стойку, она прошлась пальчиками по моей руке и накрыла ладонью мою ладонь.
– Рюмочки обычно разговаривают с тобой, – с лукавой улыбкой заметила она.
– Погоди, ты – девушка из бара, – смешавшись, произнес я.
– Разве? – ухмыльнулась она.
Она перегнулась через стойку и прижалась щекою к моей щеке, ее губы оказались у самого моего уха: