Шоколад
Шрифт:
— Значит, она плохо себя ведёт? — Преувеличенно озабоченным тоном уточняю я. — Хулиганит? Грубит? Выказывает непослушание?
— Нет, нет. Разумеется, нет. Ничего подобного.
— А что же тогда?
Каро смотрела на меня с терпким выражением на лице.
— На этой неделе кюре Рейно несколько раз приходил в школу, — уведомила она меня. — Чтобы поговорить с детьми о Пасхе, объяснить значение этого религиозного праздника и так далее.
Я кивком дала понять, что внимательно слушаю. Жо-лин участливо улыбнулась мне.
— Видите ли, Анук… — опять смущённый взгляд в сторону моей дочери, — не скажу, что
— Ну, моя дочь всегда отличалась пытливым умом, — беззаботно отвечала я. — Уверена, вы и сами поощряете дух любознательности в ваших учениках. И потом, — озорно добавила я, — не хотите же вы сказать, что месье Рейно настолько несведущ в отдельных областях, что не способен ответить на вопрос ребёнка.
Глупо улыбаясь, Жолин заверила меня в обратном.
— Но своими вопросами она расстраивает остальных детей, мадам, — строго сказала она.
— Вот как?
— Анук убеждает их, что Пасха на самом деле вовсе не христианский праздник и что Господь наш… — она помедлила в замешательстве, — что предание о воскресении Христа позаимствовано из более древних сказаний о каком-то боге урожая. О каком-то божестве плодородия языческих времён. — Она выдавила ледяной смешок.
— Да. — Я провела рукой по кудряшкам дочери. — Она у нас начитанная девочка, правда, Нану?
— Я только спросила про Остару, — без тени смущения объяснила Анук. — Кюре Рейно говорит, что в честь её праздники давно уже не устраивают, а я сказала, что мы устраиваем.
Я прикрыла ладонью рот, пряча улыбку.
— Думаю, он просто не понял тебя, солнышко. Наверно, не стоит мучить его вопросами, если они его так огорчают.
— Они огорчают детей, мадам, — указала Жолин.
— Вовсе нет, — возразила Анук. — Жанно говорит, что на праздник мы должны развести костёр, зажечь красные и белые свечи и всё такое. Жанно говорит…
— Жанно говорит слишком много, — перебила её Каролина.
— Должно быть, весь в маму, — заметила я.
Жолин приняла оскорблённый вид.
— Вы, я вижу, не очень-то обеспокоены поведением дочери, — сказала она, чуть приглушив свою улыбку.
— Я не вижу причин для беспокойства, — невозмутимо отвечала я, пожимая плечами. — Если я вас правильно поняла, моя дочь просто участвует в обсуждениях, устраиваемых в классе.
— Есть темы, которые не подлежат обсуждению, — вспылила Каро, и я на мгновение под лоском благовоспитанности узрела в ней её мать, властную и деспотичную. Я даже прониклась к ней симпатией за то, что она проявила характер. — Некоторые вещи должно принимать на веру, и, если бы ваш ребёнок воспитывался по законам морали… — Она смущённо прикусила язык. — Впрочем, я не собираюсь читать вам лекцию о воспитании детей, — сухо закончила она.
— Это радует, — с улыбкой сказала я. — Мне не хотелось бы ссориться с вами.
Обе женщины смотрели на меня с выражением обескураженности и неприязни.
— Вы уверены, что не хотите выпить шоколаду?
Каро скользнула тоскливым взглядом по полкам с пралине, трюфелями, миндальным печеньем, нугой, эклерами, вафлями в шоколаде, вишнями с ликёром и засахаренным миндалём.
— Удивительно, как у вашего ребёнка ещё не сгнили зубы, — съязвила она.
Анук обнажила в улыбке оскорбительно здоровые зубы. Их белизна, должно быть, вызвала у Каро ещё большее раздражение.
— Мы впустую тратим время, — холодно заметила она Жолин.
Я промолчала, Ру подавил смешок. На кухне у Жозефины играло радио, и несколько секунд в зале слышалось только резонирующее от напольной плитки треньканье.
— Пошли, — скомандовала Каро своей подруге. Жолин растерянно топталась на месте. — Я сказала: пошли! — Недовольно взмахнув рукой, Каро устремилась из шоколадной. Жолин засеменила следом.
— Не думайте, будто я не знаю, какую игру вы ведёте, — злобно бросила она мне на прощанье. Обе женщины вышли на улицу, и, цокая каблучками по мостовой, зашагали через площадь к церкви.
На следующее утро мы нашли первую листовку. Скомканная, она лежала на тротуаре возле нашего магазина. Жозефина подобрала её, когда подметала у порога, и показала мне. Сложенный вдвое листок печатного текста, фотокопия на розовой бумаге. Подписи нет, но стиль выдаёт автора.
Заголовок:
Я быстро пробежала глазами воззвание. Содержание его первой половины было вполне предсказуемо. Великий праздник и самоочищение, грех, молитвы и радость покаяния. Моё внимание привлёк отпечатанный жирным шрифтом подзаголовок во второй части листовки.
Всегда найдётся горстка людей, пытающихся использовать Наши Священные Традиции в Собственных Интересах. Индустрия поздравительных открыток. Сеть супермаркетов. Но ещё большее Зло представляют люди, которые стремятся возродить Древние Обычаи, привлекая наших детей к участию в Языческих Обрядах, которые они называют Увеселительными Мероприятиями. Многие из нас, слишком многие, не усматривают в том никакого вреда и относятся к подобным «забавам» с неоправданной терпимостью. Иначе как объяснить, что наше общество согласилось на проведение так называемого Праздника Шоколада возле нашей Церкви в Пасхальное Воскресенье? Это издевательство над нашими священными устоями, которые символизирует Пасха. Во имя ваших Невинных Детей мы настоятельно призываем всех Бойкотировать этот так называемый праздник и подобные ему торжества.
— Церковь, а не шоколад, — расхохоталась я. — Замечательный лозунг. Ты не находишь?
Вид у Жозефины встревоженный.
— Не понимаю тебя, — промолвила она. — Ты будто совсем не обеспокоена.
— А чего беспокоиться-то? — Я пожала плечами. — Это же просто листовка. И я абсолютно точно знаю, кто её написал.
Она кивнула.
— Каро. — Тон у неё уверенный. — Каро и Жолин. Это в их духе. Весь тот бред про невинных детей. — Она насмешливо фыркнула. — Однако к ним прислушиваются, Вианн. Народ хорошенько подумает, прежде чем пойти. Жолин — наша учительница, а Каро — член городского совета.