Шоколадная принцесса
Шрифт:
Я пошла в столовую. Должно быть, Скарлет уже стояла в очереди за завтраком. Вина не было видно, но в другом конце зала я заметила Гейбла.
И с этого момента мир вокруг меня остановился.
Я побежала к Гейблу, схватив по дороге поднос с одного из столов («Эй, это мое!» — закричала Чай Пинтер, но голос ее доносился словно из-под толщи воды), и красный соус разлетелся кровавыми брызгами.
И вот я стою вплотную к Гейблу. Я уже была готова вылить лазанью ему на голову, когда увидела его покрытое рубцами
На мое плечо опустилась рука Вина. Скарлет тоже была тут:
— Аня, оставь его в покое! Пожалуйста, ты же не знаешь, какую боль он пережил!
— Тише, все в порядке, — сказал Гейбл Скарлет.
Я положила поднос на стол перед Гейблом и склонилась к нему — мы не были ближе с того вечера в реабилитационном центре. Моя щека почти соприкасалась с его щекой, когда я прошептала ему на ухо:
— Ты можешь одурачить Скарлет, но мы знаем друг друга слишком долго, Гейбл. Если с ней что-нибудь случится, не думай, что будешь жить. Ты же знаешь, кто моя семья и на что она способна.
— Я уж было подумал, что ты собираешься вывалить на меня лазанью, как в старые добрые времена, — иронически заметил он.
Я не ответила. Я не хотела сидеть с Гейблом и Скарлет или говорить с ними, так что, взяв поднос Чай Пинтер, вернула его на место.
— Прости, — сказала я.
— О, между Гейблом и Скарлет что-то есть? — спросила она. — Ты совсем сошла с ума?
Я пошла прочь, не ответив, и села за самый дальний от Гейбла стол. Вин сел напротив меня, достал апельсин из сумки и начал его чистить.
— Ты об этом знал?
Он пожал плечами.
— Подозревал. Мне казалось, что что-то происходит, но… я честно думал, что они будут всего лишь друзьями.
— То же говорила и Скарлет, но это вопрос принципа. Она хочет пойти с ним на вечер. Ты можешь себе представить, насколько это нелепо?
Он отломил мне дольку апельсина.
— Вечер сам по себе нелеп — костюмы, бальные платья, чаша для пунша. Не вижу причин, почему то, что Скарлет пойдет туда с Гейблом, сделает его еще более нелепым, чем он есть на самом деле.
— На чьей ты стороне?
— На твоей. Но и на их тоже, — сказал он со вздохом. — Одна из лучших черт твоей подруги — ее сострадательность. Никто во всей школе не любит Гейбла Арсли, Анни, все его бывшие друзья его покинули. Если бы мы прекратили с ним обедать, он бы обедал в одиночестве. Ты это сама знаешь. Я не могу не думать, что если Скарлет нашла у себя в сердце частичку тепла для Гейбла, кто мы такие, чтобы отговаривать ее?
— Она предала меня, Вин. Как я могу простить ее?
Он покачал головой.
— Я не знаю, что тебе сказать, Анни. По мне, так она твой самый верный друг.
Вин был потрясающе наивен для парня, чей отец был большой шишкой в политике. Папа, бывало, говорил, что человека можно считать верным до того дня, когда он предаст тебя. После этого ему уже не надо доверять.
— Думаю, все вместе мы на вечер не пойдем, — пошутил он.
— Честно говоря, не думаю, что уже созрела для такого рода шуток. И к тому же я еще не соглашалась, что пойду с тобой.
Я злилась, что он сорвал мой план первой пригласить его.
— Но ты пойдешь. Я ведь единственный друг, что остался у тебя.
Я швырнула в него долькой апельсина.
Посреди урока мистера Вейра меня вызвали в кабинет директора; я решила, что это по поводу инцидента за обедом. Или кто-то (может быть, Чай Пинтер? или Скарлет — кто знает, на что она стала способна?) донес на меня, что я бегала по столовой как сумасшедшая, или сам Гейбл доложил об угрозах, которые я прошептала ему на ухо. Оба варианта были одинаково неприятны — я никому ничего не сделала. Учитывая все обстоятельства, мне казалось, что я, наоборот, проявила редкостное самообладание.
— Они вас ждут, — сказала секретарь, как только я вошла в коридор (кто «они»?).
Напротив стола директора сидело два офицера полиции; я узнала одну из них — она была среди тех, кто арестовал меня прошлой осенью. Для происшествия за завтраком это было как-то чересчур. Они же не могут арестовать меня за то, что я бегала по столовой с чужим подносом в руках. Или могут?
— Здравствуй, Аня, — сказала директор. — Присаживайся.
Я не стала садиться.
— Здравствуйте, детектив Фраппе. Вижу, вы постриглись, — сказала я той, кого узнала.
— Просто дала волосам отдых, — отозвалась Фраппе. — Спасибо, что обратила внимание. Что же, давайте приступим к делу. Ты лично ничего не совершила, Аня, но нам нужно поговорить с тобой о том, что случилось.
Я кивнула. Сердце в груди затрепетало, а желудок сжался в кулак.
— Сегодня утром твой брат Лео пытался убить Юрия Баланчина из пистолета твоего отца.
Я попросила ее повторить; ее слова показались мне бессмысленными.
— Твой брат стрелял в твоего дядю из отцовского пистолета.
— Почему вы решили, что пистолет принадлежал отцу? — спросила я тупо.
— Твой двоюродный брат Микки был там и опознал пистолет: красная рукоять, выгравированные слова «Особый темный Баланчина».
Если Микки был прав, это был «смит энд вессон», который пропал давным-давно.
— Вы сказали «пытался убить». Это значит, что дядя Юрий жив?
— Да, но он в тяжелом состоянии. Пуля прошила легкое, и произошла остановка сердца. Сейчас он находится в реанимации.
Я кивнула. Неясно, станет ли положение Лео лучше, если Юрий выживет.