Шоколадная принцесса
Шрифт:
— Хорошо, Аня, мы попытаемся.
Мы поднялись на лифте в детское отделение. Как нелепо было то, что высокий, уже выглядящий взрослым Вин все еще считался ребенком. Нам повезло, было время обеда, так что у палаты Вина охрана отсутствовала. Мы постучались в дверь (она была оранжевой и с аппликацией в виде пляжного зонтика; думаю, ее приклеили, чтобы показать, что лето совсем близко, даже если вы прикованы к больничной койке).
— Войдите, — сказал женский голос. Я толкнула дверь. На кровати никого не было,
Нас с Саймоном не надо было упрашивать. Я знала, что мать Вина делает мне одолжение, так что я приложила все усилия, чтобы вести приятную светскую беседу.
— Как поживают ваши апельсины?
— Отлично, спасибо, — рассмеялась миссис Делакруа. — Я хочу, чтобы ты знала, что считаю поведение Чарли совершенно диким. В том, что случилось, нет твоей вины; кроме того, твоя смекалка спасла Вину жизнь.
— Поведение мистера Делакруа выглядит не таким диким, если учесть, что именно я поставила Вина в такую ситуацию, — была вынуждена сказать я.
— Наверное, да… Но никто не совершенен, я считаю. Посиди тут недолго; Вин скоро вернется, и я знаю, что он захочет тебя увидеть. Кстати, «захочет увидеть» — слишком мягкое выражение.
В палате не было других стульев, так что мы с Саймоном сели на кровать. В основном говорили они двое, а я слишком волновалась, чтобы поддерживать беседу.
Наконец дежурный вкатил кресло-каталку Вина в комнату. Он был одет в футболку и спортивные штаны. Одна штанина была отрезана, чтобы не мешать черной металлической конструкции из штырей удерживать вместе бедро и ногу.
Мой красавец Вин. Я хотела перецеловать все его раны, но его мать и мой адвокат были в палате. Так что вместо этого я начала рыдать.
Это с ним сделала я, пусть даже не своими руками, но во мне крылась причина его нынешнего состояния.
Травма Вина была далеко не такой ужасной, как то, что случилось с Гейблом, но я чувствовала боль Вина как свою. (Думаю, причина была в том, что я любила его.)
— Пусть дети поговорят наедине, — сказала миссис Делакруа. — Охранники вернутся после обеда. — И они с Саймоном вышли в коридор.
Поначалу я даже не могла смотреть на него — он выглядел таким хрупким. Неудивительно, что отец хотел запереть его от всего мира.
— Скажи что-нибудь, — мягко попросил Вин. — Ты же не можешь стоять тут, ничего не говоря и не глядя на меня. Я подумаю, что больше не нравлюсь тебе.
— Я так испугалась, — сказала я наконец. — И так переживала за тебя. А потом они запретили мне появляться тут, и звонить тебе, и как-нибудь еще связываться с тобой. А теперь я тут, а ты изранен и болен. Тебе очень больно?
— Только если я хочу встать, или сесть, или повернуться, или вздохнуть, — пошутил он. — Вот, помоги мне лечь в постель, милая.
Он оперся о меня, приподнялся и упал на кровать. Лицо его сморщилось.
— Я сделала тебе больно?
Он покачал головой.
— Конечно нет, глупышка. Наоборот, все стало лучше.
Я наклонилась над кроватью и поцеловала его туда, где один из штырей входил в ногу. Потом забралась на кровать и прилегла рядом с ним.
Должно быть, мы задремали, потому что следующее, что я помню, — что охрана ворвалась в комнату и вытащила меня из кровати. Я тяжело ударилась о пол коленом. Похоже, должен был остаться ужасный синяк, но в тот момент я едва ощущала боль.
— Оставьте ее! — закричал Вин. — Она ничего не сделает! С ней все в порядке!
— Приказ вашего отца, — ответил охранник с нотками извинения в голосе.
— Он не приказывал вам швырять шестнадцатилетнюю девушку на пол! — закричал Вин.
— Пошли, — сказал Саймон. — Нам пора уходить, пока не стало еще хуже.
— Я люблю тебя, Аня! — выкрикнул Вин.
Я хотела ответить, но дверь в палату уже захлопнули, а Саймон тащил меня к лифту, бормоча:
— Мистер Киплинг убьет меня за то, что я привел тебя сюда.
Саймон доставил меня обратно в квартиру. После того как полицейский, задачей которого было следить за моими действиями и защищать меня от Семьи, зафиксировал мое возвращение, я сразу пошла к себе в комнату. На полпути меня остановила Имоджин.
— Что случилось с твоим коленом?! — закричала она. День был теплым, так что на мне была школьная юбка и не было чулок.
— Пустяк.
На самом деле колено пульсировало от боли, но я не могла себе позволить жаловаться — Вину было гораздо хуже.
— Не похоже на пустяк, Анни. — Она проводила меня в мою комнату. — Ложись, — приказала она, но и без того, единственное, чего я хотела, это лечь. Я выплакала все слезы (а их у меня никогда не было слишком много), и все, чего мне хотелось, это впасть в спячку, как медведю.
Домашний арест был удобен в том смысле, что он отгородил меня от всего и всех, так что я могла позволить себе спать в середине дня, и всем было все равно.
Имоджин вернулась с вездесущим пакетом замороженного горошка:
— Вот, возьми.
— Все в порядке, Имоджин, я только хочу спать.
— Ты сама меня позже поблагодаришь.
Я перевернулась на спину, она ощупала мое колено. Синяк был уродливым, но вроде ничего не сломалось, так что она уверила меня, что я буду жить; после этого пакет с горошком оказался на своем месте.
— Почему мы всегда используем для этого горошек? — спросила я, вспоминая, как множество раз я клала пакет с горошком на голову Лео или как после «Маленького Египта» я дала его Вину. Не тот ли это самый пакет? Я не знала точно.