Шолох. Тень разрастается
Шрифт:
От табуна отделился, выдвигаясь на корпус, один конь. Он был еще чернее, чем собратья, еще крупнее и яростнее. Я споткнулась, заглядевшись, и упала на колени. И без того небольшая фора исчезла.
«Что ж, – с горькой усмешкой подумала я, – «Видимо, меня ждет смертельное меню номер два…».
Умирать – так с честью.
Не помню, кто и когда вбил в меня этот простой завет. Было ли то в школе, когда мы всем классом анализировали рыцарские кодексы на уроках хорошего тона? Или еще раньше, в глубоком детстве? Неужели что-то такое лейтмотивом звучало в маминых колыбельных, которые она,
Не поднимаясь – на это не оставалось времени, – я развернулась, чтобы достойно встретить смерть от табуна эх-ушкье.
Водяные кони были огромными. До меня им оставался прыжок или два, и они полностью заслоняли далекий свет размытого акварелью солнца.
Кто-то сидел на вырвавшемся вперед вожаке. Когда я малодушно зажмурилась, ибо копыта были прямо надо мной, этот кто-то силком схватил меня за шкирку и закинул на эх-ушкье.
– Классная лошадка, да?! – возопил Мелисандр, оборачиваясь.
Бултыхаясь на галопирующем коне лицом в седло, вцепившись в упряжь что есть сил, чтобы не слететь обратно, я не могла ему ответить. А хотелось.
Наконец, мне удалось обрести если не равновесие, то хотя бы стабильность.
– Остановись! Я хочу сесть! – заорала я. Кожаное седло, к которому я все еще прижималась, сильно глушило эти панические вопли.
– Не слышу-у-у-у! – беззаботно отозвался Мел, подхлестывая эх-ушкье. И вновь затрубил в устрашающе длинный изогнутый рог, который успел где-то надыбать. Там же, где и коня, видимо…
Придурок.
Еще немного доморощенной акробатики, и я, едва не визжа от ужаса, все-таки умудрилась принять сидячее положение.
Мы так и неслись, во главе табуна, стремительно удаляясь от центра Рамблы. Аккуратные домики блёсен становились ниже, потом – реже, потом и вовсе стали перестали попадаться.
– Где Ол`эн?! – рявкнула я на ухо Мелисандру, сидящему передо мной. Сжав саусберийца руками, что есть силы, я чувствовала, как быстро и, казалось, ликующе бьется сердце патологоанатома в этой скачке.
– Не знаю! Кого это заботит!
– Это меня заботит! Возвращаемся за ним!
– Дура, что ли?
Мелисандр с силой дернул поводья на себя. Я подумала, что он хочет остановить красноглазого вожака эх-ушкье и, спешившись, устроить со мной разборку в лучших традициях разбойничьих кварталов. Наверное, Мел так и планировал – судя по удивленному возгласу, вырвавшемуся из его груди.
Но эх-ушкье на то и водяные лошадки, а не донные. Вместо того, чтобы затормозить, наш конь продолжил скакать. Но уже не вперед, а вверх, каким-то волшебным образом отталкиваясь копытами от пустоты.
Пять минут спустя мы вынырнули на поверхность. Море вокруг белело гребешками, мирно пузырящимися под утренним солнцем. Я с омерзением сорвала с лица липкую кислородную маску, по собственному почину шевелящую усиками. Табун эх-ушкье торжествующе заржал, приветствуя день, ускорился и, лавируя меж волн, продолжил свою бешеную скачку.
***
Вскоре мы увидели берег – судя по знакомым мне с детства серебристым тополям, нужный, материковый берег. Здесь начинался Смаховый лес. Поняв, что дело сделано, мы с Мелисандром неловко свалились со спины эх-ушкье – другого способа спешится в море придумать не удалось.
Остальные кони уже умчались, кто куда, но наш продолжал слушаться Мелисандра и, пусть неохотно, скакал вперед. Теперь, обретя свободу, водяной конь развернулся и мощными прыжками рванул обратно в синеющее июньское море.
Мы выплыли на пляж и долго лежали, отплевываясь от соли и водорослей. Всяческая флора во рту оказалась побочным эффектом аттракциона «покатушки с эх-ушкье». Хорошо хоть, не фауна!
– Ну что, еще полчасика поваляемся, и вперед? Глянем, что там в Шолохе, и – за оставшимися артефактами? – жизнерадостно предложил Кес.
Удивительно, но за эти два безумных дня он очень похорошел. Мелисандр и так был весьма видным мужчиной, но сейчас, казалось, он полностью в своей стихии – глаза горят, кожа под завязку набрала бронзового загара, волосы выгорели прядями и рассыпались до плечей пышной гривой, как у льва. Он сиял, натурально сиял. Я с надеждой уставилась в лужицу в песке, натекшую с моей рубахи. Может, я тоже преобразилась? Но нет: черты лица острее, чем были, глаза холодные, настороженные, под ними – синие тени, в тон радужной оболочке. Я с обидой шлепнула лужу, и та резво смылась в песок.
– Мелисандр, здесь наши пути разойдутся, – твердо сказала я.
Он, сосредоточенно вычищавший песок из ботинка, замер.
Потом рьяно запротестовал:
– Э, ты что! Мы с тобой отличная команда, Ти. Только подумай: и Арсенал ограбили, и от пиратов спаслись, и в Рамбле шухера навели такого, что они надолго запомнят. Ты ведь поняла, что я сделал, да? Я на туристическом стенде увидел, где конюшня у этой дамочки, владычицы, и сиганул туда, когда мы мимо проходили. Блёсны такие лентяи, что даже стойла не запирают! Только и было заботы – успеть эх-ушкье на спину запрыгнуть, пока он мне хребет не переломил. Но я специально королевского выбрал: на стенде писали, что он самый нежный, покладистый, чтобы даже эта экзальтированная отмороженная селедка могла с ним управиться. А вообще скачки на этом табуне называются «дикой охотой», это большой подводный праздник, и …
– Мел, замолчи.
Он замолчал.
Я вдруг поняла, что ужасно, ужасно устала. Что больше всего на свете я хочу домой, и еще, желательно, в прошлое – чтобы не было всего этого, чтобы можно было выключить будильник и валяться в кровати до полудня, периодически перекатываясь с бока на бок и читая хорошую книгу.
– Мел… Для тебя все это – удивительные приключения. Но для меня – нет. Ты, как ребенок, радуешься тому, что мы обокрали Арсенал, добыв тебе игрушку-артефакт. А я вижу пожилую экскурсоводшу на холодном университетском полу. Ты потешаешься над пиратами, которым не удалось нас утопить как следует. Я помню, как стояла тогда на доске и думала: главный закон вселенной в том, что каждый получит по заслугам. Своровала артефакт – теперь изволь прыгать в штормовое море.