Шопенгауэр
Шрифт:
Итак, Шопенгауэр утверждает волю как «принцип субъективности» в отличие от познания как принципа объективности (в его понимании этого термина), «как вещь в себе, как начало, совершенно первичное» (5, III, 34), как основу бытия не только в себе, но и для себя. «Основной чертой моего учения, противополагающей его всем прежним, является полное отделение воли от познания» (там же). Воля первична, независима от познания; познание вторично, зависимо от воли. Оно выросло из воли, служит воле и в то же время воля «всюду является противоположностью и даже антагонистом познания» (5, II, 378). Мир как представление, с которым имеет дело познание, и мир как воля разнородны, несоизмеримы.
Но если через волевое самосознание мы проникаем за барьер непознаваемого, одолеваем агностицизм, обретая недоступное никаким иным путем познание вещи в себе, то мир как воля — не антагонист, а парадигма познания, антагонист того, что, по его мнению, обычно фальшиво, неправомерно выдают за подлинное познание. Разве вся метафизика Шопенгауэра
Ключ к его учению — в противопоставлении рациональномупознанию метафизического иррационализма.
Но, проникнув через «хотение» за пелену представлений, мы обретаем самопознание. Вещь в себе, превратившаяся в вещь для нас, — это Я, мояволя. Как же выйти за пределы внутреннего опыта, от самопознания к миропознанию, к постижению мира как воли? Аналогичные затруднения, стоящие на пути от внутреннего мира к внешнему миру, стояли и перед Декартом. Он вышел из него с божьей помощью («бог не может быть обманщиком»), обновив онтологическое доказательство бытия бога. Шопенгауэр, следуя Канту, отвергает это мнимое «доказательство» (как и все другие) и хочет устранить грозящий ему солипсизм без помощи бога. Правда, «теоретический эгоизм», считающий все явления, за исключением собственного индивидуума, за фантомы, «не может быть опровергнут никакими доказательствами, тем не менее… как серьезное убеждение можно встретить его разве в сумасшедшем доме: как такое, оно нуждалось бы скорее в лечении, чем в доказательствах» (6, 107). Вследствие этого, отказываясь от всякого доказательства несостоятельности солипсизма (а ведь такое доказательство возможно лишь с позиции, влекущей за собой опровержение субъективного идеализма, последовательное проведение которого требует солипсического вывода), Шопенгауэр довольствуется тем, что шутливо характеризует «теоретический эгоизм» как «небольшую пограничную крепостцу, которая хотя и навсегда неприступна, но коей гарнизон зато никогда не может сделать вылазки и которую поэтому можно обойти и, без всякого опасения, оставить в тылу» (там же). Исходя из утверждения, что вещи в себе существуют лишь в самосознании, он требует употреблять приобретенное таким образом познание «как ключ к существу каждого явления в природе и все объекты, которые… даны нашему сознанию… лишь как представления, рассматривать по аналогии(курсив мой. — Б. Б.)с нашим телом», т. е. «если отбросить в сторону их существование как представление субъекта, то, что затем останется, по внутреннему существу своему должно быть тем же, что в себе мы называем волей» (6, 107–108). И никакой другой реальности мы не можем приписать всему окружающему нас, вне и независимо от нас существующему миру, представляемому нами так называемому «телесному миру». Приобретенное индивидуумом путем самосознания становится «ключом к познанию внутреннего существа всей природы, когда он перенесет(курсив мой. — Б. Б.)его и на все те явления, которые даны ему не только как его собственное в непосредственном познании рядом с посредственным, а только в последнем… лишь как представление» (там же, 112).
Основной вопрос философии у Шопенгауэра гласит: «Но не суть ли объекты, знакомые индивидууму лишь как представления, тем не менее, подобно его телу, проявления воли? вот… настоящий смысл вопроса о реальности внешнего мира» (6, 107). Положительный ответ на этот вопрос знаменует его крутой поворот от субъективного идеализма к идеализму объективному, притом в совершенно отличной от платоновской волюнтаристской форме. Воля, непосредственно улавливаемая субъектом в его самосознании, экстраполируетсяна все существующее, претворяя кантовскую вещь в себе в волю. «Вещь сама в себе только воля» (там же, 113). «Реализм», противопоставляемый Шопенгауэром идеализму, есть не что иное, как панволюнтаризм. Его философия — это «система, полагающая реальность всего бытия и корень всей природы в волеи считающая волю сердцевиной мира» (5, III, 140–141).
Воля, как вещь в себе, совершенно отлична от всех явлений как своих проявлений. Ей совершенно не свойственны все те формы, которые она принимает в наших представлениях. По явлениям нельзя судить о том, какова сущность лежащих в их основе волевых актов. Образуемые на основе наших представлений понятия ни в коей мере не отражают вещей самих по себе. Объекты познания не воспроизводят в сознании реальной действительности, чужды ей. «Весь мир представлений есть только лишь объективация воли» (4, 129). А объективация, становление объектом познания, вхождение в мир представления есть неизбежная деформация. «Под объективацией японимаю воплощение в реальном физическом мире. Но самый этот
Отмежевывая объективацию от объективной реальности, Шопенгауэр укоряет Канта не только в том, что он в отличие от Платона «отказал своей вещи в себе в бытии объектом» (6, 179), но и в том, что он «неподходяще и беззаконно» злоупотребил словом «идея», правильно и целесообразно употребляемым Платоном. Кант, недифференцированно пользуясь этим термином, не подразумевает под «идеей» определенную ступень объективации,не различает родов и способов объективации, высшей ступенью которой является «идея» как вещь в себе, осознанная Шопенгауэром как воля. Исследованию ступеней объективации воли, «лестницы объективации», посвящена его работа «О воле в природе», обосновывающая и развивающая концепцию, первоначально изложенную во второй книге «Мира как воли и представления».
Уже сам подзаголовок книги «О воле в природе» вызывает недоумение. Он гласит: «Обсуждение подтверждений, полученных философией автора со времени ее появления, со стороны эмпирических наук». Ведь если для эмпирических наук, как и для всего «объективного» познания, воля, как вещь в себе, не только неприступна, но и неузнаваемо замаскирована, как могут эти науки служить подтверждением (или опровержением) того, что доступно одной только непосредственной интуиции самосознания, которая «служит базисом всякого познания» (5, III, 86)? Ведь «проникновение в наш собственный внутренний мир является единственной и узкой дверью к истине… никакого другого пути к этому безусловно не существует» (там же, 98). Ведь «извненельзя проникнуть до существа вещей» (6, 101). Перед Шопенгауэром стоит головоломная задача распространить добытое изнутрипостижение вещи в себе вовне,перенести «хотение» из Я в не-Я, универсализировать волю. От объективации воли он переходит к волюнтаризации «объектов». «Моя метафизика, — удивляет он читателя, — оказывается единственной, действительно имеющей точку соприкосновения с физическими науками» (5, III, 17).
Поскольку хотение, как отмычка к вещи в себе, является формой самосознания, эстраполяция воли на внешний мир ставит перед Шопенгауэром альтернативу, либо признать все существующее обладающим сознанием, либо придать понятию «воля» отличное от «хотения» «расширительное толкование», включив в него бессознательное. Несмотря на то что «только по сравнению с тем, что происходит во мне», возможно «заглянуть», в чем состоит сущность неодушевленных тел (6, 129), для универсализации воли необходимо допустить в этих телах «волю», отличающуюся от той, которая наблюдается во мне. Отсюда концепция качественно различных ступенейволи. Воля как сознательное хотение — ее высшая ступень.
Сознательная воля — одна из ее разновидностей, а не ее всеобщий атрибут. «Воля сама по себе бессознательна» (5, II, 281). Та ее разновидность, которая присуща человеку, не воля сама по себе, а воля, обусловленная интеллектом. Ее сознательный характер привносится «вторичным миром представления». Воля, «будучи рассматриваема сама в себе, бессознательна и есть лишь слепое, неудержимое стремление, каким она в наших глазах проявляется еще в неорганической и растительной природе и ее законах, равно как и в растительной части нашего собственного тела» (6, 285). Сама по себе, не опосредствованная интеллектом, она «изначально бессознательная и во мраке действующая сила природы, которая, достигнув самосознания, снимает перед ним свою оболочку и оказывается волей» (5, II, 291). Вне человеческого самосознания, в творениях природы, «воля действует в своей первозданности, — значит, бессознательно» (5, III, 67). Она начинает сознавать самое себя лишь тогда, когда к ней как первичному началу бытия привходит вторичное по отношению к ней сознание.
Впрочем, человек не единственное существо, которому свойственна сознательная воля, и в то же время он не является исключением, лишенным бессознательной воли. Немало живых существ кроме человека обладают сознанием, хотя и лишены понятийного сознания.А инстинктивные влечения человека в свою очередь не всегда опосредствуются сознанием, не всегда объективируются в понятиях.
Каждый организм, в том числе и человеческий, жизнь, как таковая, представляет собой не что иное, как обнаружение воли. Что такое зубы, глотка, кишечный канал, как не «объективированный голод»? Что такое половые органы, как не «объективированное половое влечение»?