Шопоголик и бэби
Шрифт:
– Прошу прощения, я выйду ненадолго. Продолжайте без меня. – Люк встает, выходит и прикрывает за собой дверь.
Вот мы и остались вдвоем. Можно поговорить по-женски. Все тело покалывает от напряжения.
Так и есть – в боку определенно колет.
– Ну, Бекки? – Венеция демонстрирует в улыбке идеальные зубы. – Тебя что-нибудь тревожит?
– Вообще-то нет, – любезно отвечаю я. – Я же сказала – у нас все в порядке. У меня все хорошо… у Люка тоже… отношения у нас – лучше не бывает. Я уже говорила, что ребенка мы зачали во время медового месяца? –
– Да, о вашем чудесном медовом месяце я наслышана, – кивает Венеция. – Люк рассказывал, что во время поездки в Италию вы побывали в Ферраре.
– Точно. – Я мечтательно улыбаюсь. – Это было так романтично! Мы оба дорожим этими воспоминаниями.
– Когда мы с Люком ездили в Феррару, мы не могли оторваться от изумительных фресок. Да он тебе наверняка рассказывал, – добавляет она. А глаза такие невинные, широко распахнутые.
Мы с Люком в Ферраре до фресок не добрались: весь день просидели в одном ресторанчике на открытом воздухе, пили «просекко» и смаковали обалденную еду. Люк даже не упоминал, что раньше бывал там с Венецией. Но я в этом ни за что ей не признаюсь.
– А мы фрески так и не увидели, – небрежно отмахиваюсь я и изучаю собственные ногти. – Но Люк, конечно, рассказывал мне о них. Говорил, что их слишком уж переоценивают.
– Переоценивают? – Венеция явно поражена.
– Угу. – Я смотрю на нее в упор. – Они того не стоят.
– Но… он же сделал массу снимков! – с недоверчивым смешком восклицает Венеция. – Мы обсуждали их часами!
– Вот и мы проболтали об этих фресках ночь напролет, – парирую я. – О том, что напрасно их так превозносят.
Бриллиант на моем обручальном кольце красиво искрится на солнце.
Я – жена Люка. Знаю я, какого он мнения о фресках.
Венеция открывает рот – и снова захлопывает. Вид у нее растерянный.
– Еще раз извините! – Люк входит в кабинет, убирая телефон, и Венеция с места в карьер начинает:
– Люк, ты ведь помнишь фрески в…
– Ох! – Я хватаюсь за живот. – Ой-ой! Люк в тревоге спешит ко мне:
– Бекки, милая! Что с тобой?
– Да вот, колет немножко. Ничего страшного, – я бросаю на Венецию победный взгляд, а она хмурится, будто не понимает, что со мной.
– А раньше у тебя бывали такие боли? – спрашивает она. – Какие они?
– Уже прошло. – Я изображаю блаженство. – Кольнуло разок – и все.
– Если будет колоть снова – скажи мне, – просит она. – И постарайся не нервничать. Если давление немного повысилось – не беда, но доходить до крайностей не стоит. Прежний врач объяснял тебе, что такое преэклампсия?
– Конечно, – говорит Люк, смотрит на меня, и я киваю.
– Хорошо. Словом, береги себя. Звони мне в любое время. И напоследок… – Венеция открывает настольный органайзер: – Давайте все-таки назначим день, чтобы встретиться всем вместе. Скажем, десятого… или двенадцатого? Конечно, если меня не вызовут принимать роды.
– Может, двенадцатого? – сверившись с коммуникатором, предлагает Люк. – Тебе подойдет, Бекки?
– А как же! – жизнерадостно
Чудесно. Остальных я сама обзвоню. Приятно будет снова увидеть всех спустя долгие годы. – Венеция вздыхает и откладывает ручку. – Честно говоря, нелегко это – снова пробиваться в Лондоне. У моих давних друзей своя жизнь, многие разъехались. Вдобавок по вечерам и в выходные я не всегда бываю свободна, а Джастин часто ездит за границу. – Ее улыбка уже не такая ослепительная.
– Джастин – близкий друг Венеции, – объясняет мне Люк.
Близкий друг. А я и забыла про него.
– Вот как, – вежливо говорю я. – А чем он занимается?
– Он финансист. – Венеция указывает на снимок в рамке. На снимке мужчина занудного вида, в строгом костюме. Венеция смотрит на него, и лицо ее проясняется. – Он такой упорный и целеустремленный – совсем как Люк. Когда он готовится к очередной сделке, я чувствую себя лишней. Но что я могу поделать? Я люблю его.
– Да? – удивляюсь я. И спохватываюсь: неделикатно получилось. – То есть я хотела сказать – замечательно!
– Из-за него я вернулась в Лондон. – Венеция не сводит глаз с фотографии. – Я познакомилась с ним на вечеринке в Лос-Анджелесе и сразу влюбилась. Попалась на крючок и втюрилась по уши.
– И поехала за ним в такую даль? – изумляюсь я. – Ради него?
А зачем еще существует любовь? Чтобы делать глупости и не слушать доводов рассудка. – Венеция поднимает голову, ее зеленые глаза сияют. – Знаешь, Бекки, чему меня научила работа? Ценить любовь. Человеческую любовь. Я вижу ее каждый раз, когда подаю матери новорожденного младенца, когда на экране бьется сердечко, которому всего восемь недель, и будущие родители смотрят на него. Когда пациентки возвращаются ко мне во второй или в третий раз. Дети рождаются от любви. И знаете что? Все прочее не имеет значения.
Ух ты. Я прониклась.
Оказывается, она вовсе не охотится за Люком. Она влюблена в этого зануду в костюме! Если честно, ее маленькая речь совсем меня растрогала.
– Ты абсолютно права, – сипло выговариваю я, вцепившись в руку Люка. – Только любовь имеет смысл в нашем безумном, беспорядочном мире, который мы называем… миром.
Коряво как-то получилось, но какая разница? Главное, что насчет Венеции я ошиблась. Никакая она не хищница, а просто приветливая, красивая и любящая женщина.
– Надеюсь, что и Джастин к двенадцатому вернется. – Она бережно ставит снимок на прежнее место. – Буду рада вас с ним познакомить.
– И я! – Изображать энтузиазм мне не понадобилось. – Жду с нетерпением!
– До скорой встречи, Вен. – Люк целует Венецию. – Спасибо тебе большое.
– Пока, Бекки, – с теплой и дружеской улыбкой говорит мне Венеция. – Ох, совсем забыла! Не знаю, интересно тебе это или нет, но вчера мне звонила журналистка из «Вог».
Они готовят большой материал «Мамули-красотули» о самых стильных беременных Лондона, а меня попросили назвать им несколько имен. И я сразу подумала о тебе.