Шоссе обреченных

Небо представляло собой одну сплошную тучу свинцово-серого оттенка, нависшую над многомиллионным Нью-Грейс. Осталось еще к депрессивному небу добавить унылую серую палитру зданий из бетона, металла и стекла, а также загазованность от выхлопов автомобилей вкупе с промышленным дымом, тянувшимся от заводских труб с окраин, и всё это запросто

В такие моменты не обойтись без поддержки извне и порой даже достаточно, чтобы тебя выслушали или произнесли банальные дежурные фразы «привет», «как дела», «как ты», а еще лучше, если собеседник делился собственными проблемами с тобой, и вот тогда от этого становилось чуточку легче; появлялось понимание, что проблемы есть у каждого.

Неизбежная осенняя хандра, потребность в человеческом обществе, а также отвращение к самой себе – именно эти обстоятельства привели меня в группу психологической помощи «Луч надежды», расположенной в просторном светлом зале на пятом этаже девяти-этажного кирпичного здания в деловом центре Нью-Грейс.

Из зала через большие панорамные окна можно было увидеть немногое: улицу с электрическими проводами, светофорами; большие цветные светящиеся с бегущими строками рекламные билборды «Panasonic», «Stimorol» и «Victoria's Secret» (с уже не премьерным показом купальников ушедшего сезона) (как ни странно звучало бы, но как же хорошо, что придумали рекламу, порой она радовала глаз и поднимала настроение своими красками и энергичностью); поток преимущественно желтых автомобилей такси с большими коробами на крышах; серые и коричневые фасады небоскребов, закрывавших собой абсолютно всё пространство настолько, что невозможно было увидеть даже небо.

«Луч надежды» посреди этой урбанистической серости представлял собой некий оазис – светлое место для ожидания чего-то лучшего в жизни с белыми стенами зала и искусственным освещением, заменявшим собой солнце, потому что несмотря на почти предобеденное время, на улице господствовали хмурые сумерки.

В центре зала на паркетном полу по кругу вместе с другими людьми разного возраста во главе с женщиной-психологом с кудрявыми каштановыми волосами и в очках на черной пластмассовой оправе сидела и я. У каждого из нас было свое кресло в виде удобного мягкого мешка (эдакое создание домашней уютной обстановки).

«Странное однако совпадение, – подумала я и успела сосчитать, – нас сидело здесь ровно тринадцать человек вместе с психологом. Тринадцать. Мистическое число, которое ассоциируется с дьяволом, – изучала я молчаливо всех, а мысли вторили свое, – всё это очень кстати, особенно если учесть, что я находилась в кругу не самых, может быть, уравновешенных личностей: мало ли, что у них там на уме и что их всех сюда привело». Но мне это как раз таки и предстояло выяснить: услышать историю каждого, а заодно и рассказать о своем – о наболевшем.

По часовой стрелке под ободрение психолога присутствующие друг за другом делились своими проблемами, рассказывали искренние чувствительные истории. Мне становилось чуточку теплее, я никогда ранее не была в подобных сообществах, и для меня группа в целом выглядела как меланхолично-флегматичный кружок, потерявший интерес к жизни, погруженный в собственные неприступные раздумья, с блестящими печальными глазами, ленивыми движениями тела и тусклыми цветами одежды. Да, даже то, в чем они были одеты, – было отражением их внутреннего мира: такого же унылого и скучного, как серый поношенный джемпер. За исключением одной особы, внешний облик которой ярко контрастировал с остальными. Она сидела в кресле-мешке напротив меня и одета была не просто ярко, а вызывающе. На ней был розовый топ, оголяющий пупок, с рисунком мультяшного Багза Банни. Короткие рукава топа закрывали плечи, а Банни весело улыбался во весь рот, выставив два больших передних белых зуба, источая таким образом позитив, как и она. Его хитрый взгляд был устремлен ниже и как будто говорил всем окружающим, что мол смотрите – моя хозяйка даже в такую непогоду и даже в таком обществе, может натянуть на себя тонкие колготки в клеточку и короткую джинсовую юбочку.

Но не только свободу и позитив излучала она, а и ласку и доброту, частичку которой старалась дать сидящей по соседству девушке в шерстяном свитере с длинным горлом. Слезы текли по ее розовым щекам, а девушка с Банни заботливо успокаивала ее. Я так толком и не поняла, о чем была история боли этой девушки в свитере, так как не слушала ее почти, потому что была заинтересована яркой незнакомкой, и больше всего волновал вопрос «что эта девушка с Банни собственно могла тут забыть?». На сломленного горем бедолагу она точно не походила. Это даже в какой-то степени настораживало.

Мои размышления прервала сидящая справа от меня женщина в бордовом кардигане. На вид ей было лет сорок, и она рассказывала о том, что ей пришлось пережить: как потеряла высокооплачиваемую работу, попав в список под сокращение сотрудников в банке, и как потом на нее навалились одна за другой беды. Ее бойфренд бесследно исчез сразу же после того, как она ему сообщила новость о своем сокращении. Телефон по его адресу безмолвствовал, и как позже выяснилось от соседей, этот тип собрал свои вещи, и судя по количеству набитых чемоданов, уехал далеко и надолго. Саму же женщину стали часто навещать несговорчивые исполнительные инспекторы в связи с неспособностью выплачивать ипотеку за дом и кредит за машину, оформленных в расцвет ее карьеры в том же самом банке, который выкинул впоследствии ее на улицу. Никакие привилегии в погашении задолженности бывшим сотрудникам банка не полагались, разве что в день увольнения сулил бонус-подарок в денежном эквиваленте, который растаял по истечении двух-трех месяцев, а новую работу найти эта бедная женщина так до сих пор и не смогла.

Вслед за ней свою историю рассказал небритый полный мужчина. Кажется я даже запомнила его имя – Мерфи. Он не мог похудеть, как ни пытался, что являлось препятствием для того, чтобы завести отношения с девушкой, поэтому всё свое свободное время предпочитал проводить за просмотром телевизионных шоу, поглощая пиццу и колу.

Рядом с Мерфи расположился пожилой, но визуально крепкий человек в старом пиджаке. Всю свою жизнь он посвятил работе в доке, а когда в силу возраста вышел на пенсию, то оказался в полном одиночестве. Семью, к сожалению, так и не создал. «Работа, работа, работа..» – пессимистично повторял он, а теперь даже на работе никому не нужен. Но зато он гордился своей небольшой квартирой в одном из престижных районов Нью-Грейс, которую расхваливал за свою удобную планировку и недешевую меблировку.

Среди присутствующих в «Луче надежды» были в том числе разорившиеся бизнесмены и один брокер с фондовой биржи.

«Нужно выговориться, и тогда станет легче» – словно догму произносила постоянно психолог, и может быть действительно кому-то из нас становилось легче от этого, но точно не мне. Нечто, находившееся в глубине моей души и терзавшее меня, никуда не делось, а делалось будто сильнее и продолжало меня угнетать под воздействием невеселых историй несчастных людей. Хоть до меня еще и не дошла очередь поделиться своими горестями, но я почему-то твердо была убеждена, что выговорившись незнакомым и по сути равнодушным (что скрывать, таких много) людям, которых волновало только собственное эгоистическое «я», что от этого мне легче точно не станет.