Шотландия: Путешествия по Британии
Шрифт:
Находившийся в Инвернессе Джон Коуп получил это послание на следующий день. Он переслал его в Лондон маркизу Твиддейлу, снабдив припиской, которая, на мой взгляд, делает честь генералу: «Я только что получил данное сообщение от сержанта, которого рекомендовал бы за проявленную доблесть произвести в офицерский чин».
Меня очень заинтересовала судьба сержанта Моллоя. Получил ли он свое офицерское звание? И если да, то что с ним сталось дальше? По правде говоря, данный эпизод — когда он с дюжиной солдат противостоял полутора сотням мятежников — является единственным славным деянием за всю эту позорную военную кампанию. А его письмо «досточтимому генералу» — маленький бриллиант в многотомной литературе, посвященной 1745 году.
Разгромному
— Но почему они побежали? — спросили у генерала.
— Под воздействием мгновенно возникшей паники, — просто ответил тот.
В результате расследования комиссия вынесла вердикт, что «причиной злосчастного поражения в тот день является постыдное поведение личного состава, а никак не просчеты или недостойное руководство со стороны сэра Джона Коупа и его офицеров».
Что ж, оставим на совести комиссии эти выводы. Вот только хочется спросить: а кто же виноват в той нерасторопности, которую войско сэра Коупа обнаруживало с самого начала? Кто в ответе за безобразное обеспечение армии? За недостаток дисциплины, из-за которого наемные части морских канониров беспробудно пьянствовали на протяжении всего похода? Кто позволил им бежать без оглядки еще до начала военных действий под Престонпэнсом? Почему подполковник вынужден был собственноручно стрелять из пушки (и продолжал это делать до тех пор, пока трое солдат — подносчиков не бежали с поля боя вместе с запасами пороха)? И как объяснить тот факт, что вся артиллерия застряла и не могла сдвинуться с места без лошадей, которые безвозвратно затерялись где-то в тылу? Думаю, любой, кто прочтет эту книгу, придет к собственным выводам: даже если сам Коуп и его офицеры и проявили себя истинными героями, то вся операция в целом служит примером беспорядка и бестолковщины. Увы, Престонпэнс войдет в нашу военную историю одной из наиболее позорных страниц.
В утешение хочется сказать: слава богу, что у нас есть не только генерал Коуп под Престонпэнсом, но и героический сержант Моллой из редута Рутвен!
Я уложил книгу обратно в рюкзак и бросил взгляд на расстилавшуюся вокруг пустошь. Мертвая дорога бежала по ней, изгибаясь и петляя. Она то исчезала, то вновь выныривала из зарослей вереска. Пока я читал, стадо оленей не спеша спустилось со склона и теперь безмятежно щипало траву по обеим сторонам от дороги. Они были по-прежнему далеки от меня и казались коричневыми пятнышками. Издалека их можно было принять и за пони. Однако даже без очков мне удалось разглядеть одного самца, пасшегося в стороне от остальных. Время от времени он вскидывал голову, увенчанную великолепными рогами, настороженно вслушивался, готовый в любую минуту удариться в стремительное бегство. Однако все было тихо, лишь вдалеке негромко токовал уже знакомый тетерев. А может, и другой… Затем мое внимание привлекла картина, всегда восхищавшая меня в горах: на Корриярик надвигалась огромная (площадью, должно быть, в несколько миль) дождевая туча. Она была серо-стального цвета с каким-то голубоватым оттенком, вызывавшим в памяти броню эсминцев. Туча двигалась в моем направлении и довольно быстро, поглощая из поля зрения один холм за другим. Я видел густые тени, которые бежали вслед за ней по светлой пустоши. Вокруг заметно холодало, все застыло в каком-то мрачном оцепенении, грозившем вот-вот вылиться в бушующую грозу. В наступившей тишине токование тетерева звучало неестественно громко, а ветер все нарастал и теперь уже зловеще свистел и завывал, пробираясь по лощине и ударяя в горные склоны.
Я поспешно поднялся и быстрым шагом направился к вершине перевала. Туча, будто сказочный великан-людоед, двигалась за мною вслед. Мне говорили,
Спуск оказался нетрудным. Старая дорога, несмотря на все свои изгибы, была видна хорошо. Уэйдовские мосты сохранились в приличном состоянии, так что с переходом через два горных ручья сложностей не возникло. Мельком я еще успел поразиться тому, что два века хайлендской непогоды пощадили эти давние строения.
Задолго до того, как я достиг брода через Тарфф, начался мелкий дождик. Темная грозовая туча наконец-то настигла меня, и я с ужасом думал: что же сейчас творится на Корриярике? Мне представлялся оставшийся позади перевал — мокрый и темный, с одинокой старой дорогой, петляющей среди вересковых пустошей и торфяных болот.
Добравшись до Форт-Огастеса, я вздохнул с облегчением. Звук монастырских колоколов, как обычно отмерявших время дня, ласкал слух и изгонял воспоминания о далекой грозе.
Вдоль набережной Каледонского канала Форт-Огастес выставил свои лучшие магазины. Здесь представлен самый разнообразный и причудливый ассортимент товаров — надежная приманка для туристов, вынужденных пережидать в городе, пока их пароходы преодолевают озера. Странно, что по улицам Форт-Огастеса не разгуливают толпы счастливых обладателей оленьих рогов или овечьих шкур, приобретенных в местных лавках. Наверное, подобные покупки (как и традиционные пастушьи посохи с крюком на конце) тайно переправляются в дома покупателей.
Я заглянул в магазинчик, чтобы приобрести один из тех дурацких наборов комических открыток, посвященных Шотландии и горцам, которые заприметил еще в Обане. У меня вдруг возникла идея написать очерк об этих шедеврах почтово-карикатурного жанра (по счастью, вскоре я потерял купленные открытки, а с ними вместе испарилось и само желание). Итак, я зашел в магазин, владелец которого в отсутствие покупателей занимался какой-то плотницкой работой. Увидев меня, он отложил в сторону молоток и принялся отсчитывать открытки. Я же, утомленный переходом через Корриярик, с нескрываемым блаженством привалился к объекту его плотницких усилий. Однако отдых мой оказался не долгим. Я тут же отпрянул, ибо разглядел, что это гроб. Своим приходом я оторвал хозяина от процесса обивки гроба черной материей.
Форт-Огастес произвел на меня странное впечатление. Мне показалось, что в нем присутствует нечто иностранное. Этот городок был бы вполне уместен во Франции. Полагаю, причина кроется в непривычных для Шотландии звуках — я имею в виду звон монастырского колокола. Да и вид монахов, шествующих по переулкам, смущает взор заезжих туристов своей необычностью. Дело в том, что в 1867 году правительство продало здание старого форта лорду Ловату, а тот в 1876 году передарил его бенедиктинскому ордену, который некогда владел зданием до Реформации.
Старое кладбище на окраине Форт-Огастеса живо напомнило мне сцену из «Синей птицы» Метерлинка. Подобно большинству шотландских кладбищ, оно выглядело неухоженным и заброшенным. Шотландцы имеют обыкновение возводить массивные памятники своим усопшим, а затем либо забывают о них, либо сами умирают. Во всяком случае, никто не приходит подстригать траву на могилах. В результате на всех сельских кладбищах царит почти непереносимо мрачная атмосфера. Надгробия покосились, а то и завалились прямо на землю, трава буйно разрослась, сорняки цветут пышным цветом. Так что, если, путешествуя по Шотландии, вы почувствуете необходимость предаться грусти, направляйтесь прямиком на кладбище — тут вам обеспечены идеальные декорации для самого мрачного состояния духа.