Шотландские замки. От Эдинбурга до Инвернесса
Шрифт:
— Возьмете яйцо к чаю?
Я просто влюбился в эту фразу! Попав сюда, забудьте всякие изыски типа «не желаете ли яйцо?» или «подать вам яйцо, сэр?» или «позволю себе смелость предложить яйцо». В Шотландии спрашивают именно так: «Возьмете яйцо к чаю?» И в этом, мне кажется, присутствует некая средневековая учтивость. Как будто мне и вправду предлагают пойти на кухню и протянуть руку за яйцом.
Или вот еще одна достойная фраза: «И тут раздался стук в дверь». Шотландцы говорят буквально следующее: «И тут пришелстук к двери». Да-да, у них никогда не бывает стука «в дверь», а только так — «к двери». Это наш английский «стук» тупо стучит, шотландский же «приходит». Согласитесь, звучит намного драматичнее. Так и видишь, как нечто — еще не «стук», но уже несущее в себе все его зловещие признаки — маячит вдалеке, затем начинает приближаться с неотвратимостью Рока в греческой трагедии и наконец останавливается на вашем пороге и, выдержав долгую, почти устрашающую паузу, проявляет себя в полной красе. Жутковатая картина! Почти как в шотландских легендах:
— И вот…
День уже клонился к вечеру, когда я подошел к озеру. На фоне серого неба его поверхность казалась серебристо-белой и была вся исколота падавшими дождевыми каплями. Недалеко от берега на волнах покачивалась маленькая лодочка, а в ней мужчина в мокром, блестящем дождевике методично забрасывал в озеро наживку. День был как раз подходящий для рыбной ловли: дождливо, облачно, ветрено.
Посреди озера виднелся мрачный остров, который отсюда смотрелся как темное скопление деревьев, над ними медленно перемещалась причудливая туманная пелена. Издалека казалось, будто старая колдунья бродит по полянке, собирая ядовитые ягоды. Я тоже сел в лодку и погреб к острову. Деревья выстроились плотными рядами вдоль берега, словно часовые, поставленные охранять некий секрет. Уже на острове выяснялось, что секрет этот — развалины старого Лох-Левенского замка.
От него многое осталось: квадратная сторожевая башня, стена, огораживающая замковый двор, останки стен, выглядящие зарубцевавшимися шрамами на зеленом мху, кустарник и живая изгородь из деревьев, за которыми темные волны накатывались на берег с тихим, характерным для озера звуком. Я похвалил себя за то, что прямо из Стерлинга направился к Лох-Левену, поскольку таким образом я повторял путь, некогда проделанный Марией Стюарт. К тому же здешний остров, как и многие шотландские пейзажи, сильно выигрывает в дождливую погоду…
Итак, припомним, на чем оставили древний замок: королева стоит у окна и печально разглядывает туманную долину Карс-о-Стерлинг; принц Джейми покойно спит в своей колыбели; Дарнли хандрит, а Босуэлл красуется в новом голубом камзоле. Все это происходило шесть месяцев назад (немалый срок, чего только не случится с женщиной за полгода!). Однако теперь уже июнь 1567 года. Прошло два месяца с того зловещего взрыва в Керк-О'Филде, который разбудил Эдинбург и эхом прокатился по всей Европе. Эта заурядная вспышка пороха высветила такую картину, которая проняла даже не слишком щепетильную совесть шестнадцатого столетия. Весь цивилизованный мир — Англия, Франция и Ватикан — обсуждал неприглядные дела, творившиеся в Шотландии. Супруг королевы зверски убит. Сама королева оказалась под подозрением. Что же до графа Босуэлла, то его соучастие в преступлении ни у кого не вызывало сомнений. Поговаривали о любовной связи между этими двумя. Следует пояснить, что в ту эпоху никто не возражал против убийства как такового. Для шотландцев это был старый добрый обычай, да и в остальных государствах политическое убийство считалось вполне допустимым средством достижения целей. Бывали случаи, когда одно дешевое убийство — при условии, конечно, что оно правильно спланировано и реализовано — помогало избежать множества смертей в ходе дорогостоящей войны. И никто бы особенно не стал жалеть лорда Дарнли, этого жалкого спившегося труса, но вот то, как Мария Стюарт решила обойтись с убийцей своего мужа, возмущало многих. Даже королеве не дозволено нарушать законы справедливости, а согласно этим законам убийце место на виселице, а не в постели вдовы. Многие пытались предостеречь Марию. Среди них была и Елизавета, которую трудно отнести к числу ближайших друзей шотландской королевы. Тем не менее, изменив своей обычной сдержанности, она пишет «дорогой кузине» письмо, в котором умоляет соблюсти правосудие. Увы, это необычное послание — одно из тех честных и взволнованных писем, которые одна женщина пишет другой в приступе неконтролируемой искренности — не возымело действия. Мария никого не слушает, похоже, она вознамерилась испить до дна чашу позора и печали.
Я не знаю другого примера в истории, когда бы женщина столь отчаянно и безрассудно распорядилась своей жизнью. Но история Марии Стюарт — это еще и величайшая тайна. Ибо мы не знаем (и вряд ли узнаем), о чем думала она, что чувствовала в эти полгода, отделявшие ее от Кэрберри-Хилл. События тех месяцев носят оттенок голливудских драм — даром что происходят в древнем Холируде. Чего стоит один только невероятный вечер, когда шотландские лорды под угрозой оружия вынуждены были официально признать Босуэлла женихом королевы. А затем случилось еще более невероятное нападение на кортеж Марии в окрестностях Эдинбурга: шум, переполох, сверкание стали, но никакой крови, поскольку никто не сражался. Королева добровольно отправилась вслед за своим похитителем в Данбарский замок. Что мы должны думать об этом? Была ли она действительно жертвой Босуэлла? Или же — в поисках защиты и поддержки — по собственной воле бросилась в его грубые объятия? Вопросы без ответов… Так или иначе, парочка уединилась в замке на берегу Северного моря и провела там десять дней — тихий медовый месяц, опередивший женитьбу. Впрочем, свадьба не замедлила последовать: торжественная церемония состоялась летним утром в холирудском зале заседаний. И здесь впервые за всю историю бедствий королевы возникает новая нота — возмущенный ропот простого народа, который в откровенных, площадных словах выражает свое отношение к поведению королевы. Однако Мария будто не слышит. Она, как одержимая, множит счет своим безрассудствам. Мы видим королеву во время безумной ночной скачки, когда она в костюме мальчика-пажа сломя голову несется к своему возлюбленному. И вновь они затворяются в Данбаре, на сей раз затем, чтобы вместе подготовиться к грядущему испытанию. Марии не во что переодеться, приходится позаимствовать платье у служанки. Так, в костюме простой горожанки, она и отправится с Босуэллом к Кэрберри-Хилл, где их уже дожидается вся шотландская знать. Однако до сражения дело не доходит. Босуэлл изъявляет готовность один на один сразиться с любым достойным соперником. Бароны медлят, и ситуация заходит в тупик.
А что же Мария? Она и слышать не хочет о поединке Босуэлла. Почему? Наверное, потому что любит его и не хочет потерять. Королева пытается выторговать гарантии неприкосновенности для Босуэлла, но наталкивается на решительный отказ баронов. Для них смерть Босуэлла уже решенный вопрос. Однако такое развитие событий не устраивает Марию. Она хочет во что бы то ни стало спасти своего возлюбленного и уговаривает его бежать. Вот как описывает сцену их расставания один из очевидцев: «Королева принудила герцога скрыться, но сделала это с великой болью и мукой. Прощание их сопровождалось слезами и множеством долгих поцелуев. Перед отъездом Босуэлл сжал ее руку и спросил, будет ли она хранить ему верность, и она ответила, что будет. После этого он стремглав умчался в Данбар в сопровождении нескольких верных слуг».
А она осталась. Эта хрупкая женщина обладала воистину отважным сердцем. С пяти утра и до восьми часов вечера она просидела без еды на палящем июньском солнце, и кто знает, что ей довелось пережить в эти часы, какие зловещие предчувствия томили ее душу. Однако когда мятежные лорды наконец-то прибыли, чтобы препроводить свою королеву в Эдинбург, их встретила не сломленная, слабая женщина, а разъяренная львица. Мария проклинала мятежных подданных и грозила им всяческими карами. Лишь одна деталь исторгла у нее слезы: напоминание об убитом супруге. Королева ехала в окружении конвоя, ощетинившегося копьями. На этих копьях развевался стяг с изображением мертвого Дарнли, лежащего под деревом. Гремя копытами и поднимая облака пыли, печальная кавалькада въехала в город. Королеву встречала негодующая толпа, со всех сторон неслись хриплые крики: «На костер шлюху!» Один из рыцарей, Керколди Грейндж, на коне ворвался в толпу и при помощи меча заставил хулителей умолкнуть. Однако Марии от того не стало легче: она уже слышала глас своего народа.
Затем последовала мимолетная сцена в доме провоста, куда ее доставили под конвоем. Простоволосая королева на несколько мгновений появилась у окна: она рыдала и умоляла горожан ее спасти. После чего окно захлопнулось, Марию увели. Эту ночь она провела в одиночестве, рядом не было ни единой женщины, чтобы прислуживать ей. Королева не спала и не ела. На следующее утро в окружении вооруженных всадников она направилась в Холируд, и в сердце ее ненадолго вспыхнула надежда: Мария снова почувствовала себя королевой. Увы, тем же вечером ей велели готовиться к отъезду. С первыми лучами солнца Мария, едва живая от усталости, покинула дворец. Ее доставили на берег озера Лох-Левен, посреди которого виднелся мрачный, окутанный туманом остров. На долгие месяцы ему предстояло стать тюрьмой для королевы.
В жизни Марии Стюарт присутствуют три эпизода, которые известны, наверное, всем. Это убийство Риччо, казнь в Фотерингее и бегство из замка Лох-Левен.
Я стоял посреди старых развалин, которые некогда послужили декорациями к одному из самых захватывающих приключений — вполне в духе тех французских романов, которыми зачитывалась королева. Она оказалась пленницей Дугласов и все свои дни проводила под неусыпным надзором старой леди Дуглас, бывшей любовницы ее отца. Бедная Мария дни и ночи изнывала в тоске и тревоге. Она опасалась, что носит под сердцем ребенка Босуэлла. Время от времени она вспоминала крики «На костер шлюху!», и в душе вновь ворочался липкий, тошнотворный страх. Когда-то одна старуха из Хайленда нагадала королеве, что у нее будут пять мужей и что при пятом муже ее сожгут заживо. Мария так и не смогла отделаться от этого наваждения: перед глазами постоянно маячил призрак костра. К тому же положение ее усугублялось полной изоляцией от внешнего мира. Как-то раз королева услышала звуки далекой пушечной канонады и увидела фейерверки. Лэрд Лох-Левена поведал ей причину торжеств: оказывается, в Эдинбурге короновали ее сына Джеймса.
При этом известии Мария преобразилась: в душе ее вновь проснулись отвага и наследственная гордость Стюартов. И хотя ей не давали ни чернил, ни бумаги, она умудрилась отправить возмущенное послание, написанное на носовом платке при помощи разведенной в воде сажи. А затем настал день, когда на берегу озера объявились таинственные всадники. В это время на сцену выходит юный Уилли Дуглас — шестнадцатилетний романтик, навечно вписавший свое имя в историю. Он проживал в замке в качестве вассала лэрда Лох-Левена. Кто знает, с чего началась его страсть и какой огонь зажгли в его душе прекрасные глаза Марии… Но он принял самое деятельное участие в судьбе королевы. Ночью второго мая 1568 года юноша сумел выкрасть ключи от замка. Наутро Мария получила жемчужную сережку — знак того, что все готово к побегу. Весь день она летала, как на крыльях. В какой-то миг старая леди Дуглас выглянула в окно и увидела группу незнакомых всадников в Кинроссе. Она решила послать гонца, дабы выяснить, в чем тут дело. Сердце Марии сжимается от страха. Чтобы отвлечь старуху от ее планов, она заводит пустой спор по поводу графа Морея. Позже лэрд замечает Уилли Дугласа, который на берегу занимается тем, что подрезает веревки у лодок — таким образом он пытался обезопаситься от возможной погони. Лэрд кричит на юношу, обзывает его дураком. И вновь Мария спасает положение: имитируя обморок, она отвлекает внимание лэрда от окна. Напряжение все возрастает, день тянется бесконечно…