Шотландский мегадивайс
Шрифт:
Лена напомнила, что он вообще-то паж королевы и идет за королевой первее принца.
Ниче. Путь в тысячу ли начинается с одного шага. И?если воспитанный герцог имел глупость пустить нас на порог, пусть и дальше как-нибудь идет навстречу.
К утру Лена все уладила с герцогом. Он сказал, что вместо жены и детей выпишет в замок свою матушку. Герцогиню, проживающую на юге Англии. Не смотря на свои семьдесят шесть, она сможет вполне шустро создать семейную обстановку.
Я сказала, что матушка – это даже круче.
Лена ликовала.
За день до вылета выяснилось,
К вечеру телефон уже не смолкал. Лена перечисляла гостиницы, адреса, явки, которые она зафрахтовала по всей Шотландии. Лена кричала: «А Рослинская часовня? У нас же там съемка музыкантов и физика с листом железа! Настоятель просит внести залог за четыре часа съемок!»
Я прошептала зеленому от ответственности продюсеру: «Мы снимаем Рослинскую часовню?» Продюсер смотрел на меня обалдело. И было ясно, что он уже не в силах нести груз ответственности за все это безумие. И тогда выпавший груз подхватила я. Не то чтобы я такая ответственная. Просто я достаточно безумна.
– Рослинскую часовню – снимаем, да! Предоплату внеси со своей карточки! – прокричала я Лене.
– Угу, – сказала Лена. И побежала платить. Я еще подумала, что после всех печальных событий у Лены карточка должна быть в крепких минусах.
Ночью я хотела лечь спать. Потому что я хотела прилететь за границу в приличном виде.
Но мне это не удалось. Полдвенадцатого мне позвонил мальчик из младшей школы. Он сказал, чуть не плача, что только что закончил свой рисунок для волшебника. Но ему страшно идти с этим рисунком в такой поздний час. И не могла бы я заехать за рисунком.
Вообще-то у меня был вал артефактов, чтобы растопить сердце не только пьющего ранимого актера, но и бронзовое сердце памятника Станиславскому. Но я сказала мальчику «конечно». Они с няней вышли к булочной. Я взяла рисунок. Это был кошмарный рисунок восьмилетнего мальчишки. Там в углу был нарисован человечек, который стрелял из волшебной палочки трассирующими пулями по враждебным силам зла в военных касках.
Я переоделась в пижаму и решила, что соберу сумку завтра. Потому что машина до аэропорта будет только в два часа.
Но тут позвонил режиссер. Он звонил уже из аэропорта, потому что улетал раньше – ему надо было по-быстрому отсмотреть перед съемками площадки. У него был билет до Лондона, потом до Эдинбурга. И обратный?– через две недели.
Режиссер спросил, есть ли у меня сценарии всех фильмов. Я сказала, что у меня есть подробные сценарные планы. Там, на месте, я пропишу тексты ведущей.
Режиссер вздохнул и сказал, что у нас не будет принтера. Поэтому лучше все-таки написать сценарии, чтобы ведущая выучила все в самолете. Режиссер опасался, что ведущая что-нибудь ляпнет про кипенную белизну.
Я прокляла все. И села.
К восьми утра у меня были готовы сценарии с такими прочувствованными текстами про тамплиеров, чокнутых аристократов и провинциальных привидений, что мне срочно захотелось зачитать все это режиссеру. Но режиссер как раз подлетал к Лондону и был недоступен.
Лена позвонила и отчиталась, что все тамплиеры на месте – то есть в тайной часовне, что герцогиня доставлена в замок и осваивается с привидениями, что манчестерцы развлекают ее фотографиями подложных призраков. Короче – все есть.
Да. Конечно.
Я нашла пятьсот долларов заначки и отправила детей покупать матрешек, водку и кавьяр. Ведь надо же было отплатить добром. И еще я хотела привезти Лене в подарок русских сигарет «Вог» с ментолом. Остатки денег дети положили мне на телефон. Потому что они сильно соскучились. Потому что мне некогда было с ними разговаривать последние три недели.
Я внесла изменения в завещание. Я туда вписала, где, в случае чего, перехватить денег.
До двух часов я даже успела умыться и одеться. И?запихала подарки пьющему актеру.
Но в два часа никто не приехал.
Я представила, какая сейчас свистопляска в Останкино, и решила не путаться у них под ногами со своим телефонным беспокойством. Вместо этого я решила накрасить ногти. В три часа никто не приехал. Зато позвонили негодующие операторы из аэропорта. Они орали, что у них триста килограммов железа – всей этой байды, техники. И эту технику оштрафовали и куда-то увезли. Потому что администраторов нет. И потому что на технику нет документов.
Я им сказала, что у меня тоже нет документов, кроме паспорта с британской визой, но они все равно негодовали и орали на меня.
Тогда я все-таки позвонила в Останкино. Но меня сбросили. Раз пять. А к этому времени было уже четыре часа. И я понимала, что по пробкам мы уже не успеем до аэропорта. Мы успеем только до электрички, которая мчится прямиком к взлетно-посадочной полосе. И?я набрала режиссера монтажа. Потому что он тоже летел и должен был что-то знать.
Но режиссер монтажа говорил только матом. Я было решила, что он в одностороннем порядке прервал хлипкое перемирие. Но потом поняла, что это он – от растерянности. От растерянности забыл все другие слова. Потому что он с монтажкой сидел уже четыре часа в Останкино. А мимо него все бегали со страшными лицами и ничего не говорили. Он перезвонил через сорок минут и сказал, что прочел по губам бегающих, что у них вроде бы какие-то проблемы с кэшем.
«Ясно», – сказала я.
На регистрацию мы уже не успевали.
Я надела ролики, вставила в уши наушники и поехала кататься. В парке я встретила мальчика с няней. Он интересовался судьбой своего рисунка. Я присела рядом с мальчиком и сказала, что сегодня у меня никак не получится передать его рисунок. Потому что я не успела на регистрацию. Вот такая я растяпа. Но есть еще ночной самолет. И я непременно отдам его рисунок волшебнику завтра. Завтра к вечеру.
А когда я села на лавку в дальнем углу сада (мне было почему-то стыдно сидеть на виду у людей), мне позвонила Лена.