Шотландский рыцарь
Шрифт:
Хенна широко распахнула лихорадочно блестевшие глаза и горячо зашептала:
– Поклянись мне, или мой призрак не даст тебе покоя до конца твоих дней! Вот увидишь, я не шучу!
Как ни велико было желание Тора промолчать, но с непослушных уст как бы сами по себе слетели слова:
– Я клянусь.
– Повтори, – приказала мать, поднимая голову с подушки. – Повтори!
– Я клянусь. – Тору стало жутко при виде того, с какой жадностью умирающая ловит каждое его слово. – Клянусь найти своего отца в Шотландии и заставить его признать мои права.
Хенна откинулась на подушки, совершенно обессиленная. Ее рука, которую Тор держал в своих ладонях, стала безжизненной и вялой.
– Мама! – Тор подался вперед, словно надеялся своим призывом удержать мать. – Мама!
Ей еще хватило сил открыть глаза и с грустью прошептать:
– Я любила тебя больше всех. Я знала, что поступаю несправедливо, но все равно любила тебя больше всех…
У Тора задрожали губы. Только бы не расплакаться у матери на глазах! Она всегда говорила, что он никогда не плакал, даже в детстве.
– Твой отец – Манро… скажи ему… скажи, что я…
– Что? – Тор наклонился к самому лицу матери, ловя каждый звук. Ее длинные ресницы щекотали ему щеку. Запах смерти стал таким густым, что стало трудно дышать. – Мама, дорогая, что я должен ему сказать? – в отчаянии проговорил Тор.
– Скажи… скажи ему… – шептала Хенна, – что я прошу прощения за то, что ты принадлежал только мне и признавал только меня. Скажи…
Остальные слова слились в невнятный хрип – ее последний вздох. Черты бледного лица разгладились. Страдалица обрела вечный покой.
Тор замер, не в силах поверить своим глазам. И это все? Женщина великой душевной силы и мужества покинула этот мир, ушла из него навсегда, даже не потревожив ночной тишины?
Пытаясь побороть приступ тошноты, Тор поцеловал мать в щеку и заботливо убрал под одеяло холодеющую руку. В горле у него стоял тугой комок. Он торопливо поднялся и вышел.
– Она умерла! – воскликнул Тор, оказавшись в общей комнате. – Моя мама умерла!
Не зная, на чем выместить свой бессильный гнев, он ударил кулаком по окну и разбил стекло, стоившее его матери огромных денег.
Глава 1
Три месяца спустя.
Апрель 1323 года
Провинция к югу от Абердина, горная часть Шотландии
«Не иначе как на наш замок решил напасть сам Вельзевул! – с содроганием думал Роберт, следя за тем, как три всадника приближаются к распахнутым воротам крепости, принадлежавшей лорду Ранкоффу. – Те двое, что едут по бокам, еще могут сойти за людей… если у людей бывают такие широкие плечи и огромные руки… Но ведет их сюда сам антихрист!» Еще в детстве бабушка подробно объясняла малышу Робу, что Вельзевул слишком хитер и не будет разгуливать по земле в своем истинном обличье демона – огнедышащим и с раздвоенным хвостом. Нет, дьявол наверняка прикинется человеком – этаким писаным красавцем верхом на вороном жеребце. И Роб всегда представлял себе сатану черноволосым мужчиной с лицом, задубевшим от адского пламени.
Вид светловолосого незнакомца, подъезжавшего к замку, заставил Роба усомниться в своем предположении.
Воин ехал на черном жеребце, по меньшей мере, в два раза превосходившем размерами любого пони, жевавшего овес в стойлах замка Ранкофф. Роб никогда в жизни не встречал такого верзилу: даже с высоты крепостной стены было видно, что он на голову выше и намного шире в плечах самого рослого шотландского воина – в том числе и достопочтенного хозяина, милорда Ранкоффа. Длинные светлые волосы свободно развевались на ветру, а рельеф его мощных мышц на торсе не могли скрыть ни грубый наряд из сыромятной кожи, ни подбитый волчьим мехом теплый дорожный плащ. Роб легко догадался, что этот человек прибыл издалека и не был шотландцем. Вот только откуда его принесло в Ранкофф? Не из самой ли преисподней?
В следующую секунду глазастый малый различил, как блеснул меч, притороченный к седлу светловолосого незнакомца. Батюшки светы, меч длиной чуть ли не в рост взрослого человека! Роб испуганно закричал часовым у ворот:
– Поднять мост! Мост поднять! Вы что там, заснули?
– Чего тебе, малыш? – неохотно откликнулся снизу чей-то голос.
Роб терпеть не мог, когда его звали малышом! Ему давно минуло двадцать лет. Он даже мог жениться, если бы захотел. Стать почтенным отцом семейства. Хозяином собственного дома. Однако до тех пор, пока жив его отец, занимавший почетный пост стюарда [2] в замке Ранкофф, Робу не отделаться от этой обидной клички.
2
Стюард – управляющий имением и людьми, фактически второе лицо в замке после самого хозяина.
– Черт побери, я сказал, чтобы вы подняли этот проклятый мост! Да пошевеливайтесь, не то не сносить вам головы! – рявкнул он.
Роб любил многие вещи на этом свете: холодный эль, огонь домашнего очага в зимнюю стужу, Мэри, пригожую дочку кузнеца. Но больше всего он любил эту землю. И этот замок. А за своего хозяина, лорда Ранкоффа, отдал бы жизнь не задумываясь. Он готов был на все ради спокойствия и процветания простых людей, что жили вместе с ним за этими стенами. Только такая беззаветная любовь, по мнению его отца, могла сделать Роба в один прекрасный день стюардом в замке Ранкофф.
Роб смотрел сверху на подъезжавшего к замку белобрысого верзилу, и внутри у него все сжималось от страха. Ну что они там возятся?! Казалось, прошла целая вечность, пока наконец послышался натужный скрип цепей и противоположный конец подъемного моста словно нехотя оторвался от земли.
Предводитель странного отряда натянул поводья, и тонконогий жеребец затанцевал на месте. Конь нисколько не испугался того, что дорога впереди внезапно исчезла и открылся провал крепостного рва. Просто хозяин этого благородного животного хотел лишний раз покрасоваться перед обитателями замка, демонстрируя свою силу и умение управляться с таким великолепным скакуном.
Робу захотелось сей момент убраться подальше отсюда и оказаться дома, на кухне, в надежных объятиях своей дорогой матушки. Уж она-то не даст его в обиду! Но в то же время вид белобрысого чужака все больше распалял в нем любопытство.
Роб свесился вниз с крепостной стены, а незнакомец в этот момент задрал голову.
– Эй, мальчик! – Чужак говорил по-английски, но с каким-то странным акцентом, которого раньше Роб не слышал. Он приосанился, как мог, и в который раз пожалел о том, что не вышел ростом.