Шотландский узник
Шрифт:
— Пилкок! Ты мне нужен.
Это произвело должный эффект, Джейми не оглянулся посмотреть на лакея, но услышал за спиной почтительное «Ваша светлость?».
— Принеси нам виски, Пилкок, — сказал Пардлоу, все еще всматриваясь в Джейми, — и печенье, нет, не печенье, что-нибудь посущественнее.
Пилкок издал вопросительное мычание, в результате чего герцог раздраженно посмотрел за спину Джейми.
— Откуда мне знать? Мясной пирог, остатки жаркого, жареного павлина, Бога ради. Спроси Кука, спроси свою любовницу.
— Да, ваша светлость.
Пардлоу
— Надо ли вам напомнить? — спросил он совершенно спокойным тоном, словно возобновил прерванный разговор. — Я хочу сказать, вы вспомнили меня?
— Я вспоминаю.
Он вспоминал, и это воспоминание рассердило его так же, как явление Пардлоу вместо герцога Камберленда. Он вцепился в сиденье стула, сопротивляясь своей памяти.
Прошло два дня после битвы, и жирный дым горящих тел уже расползался над болотами, просачиваясь в дом, где укрылись раненные якобитские офицеры. Они вместе прошли поле боя, окровавленные, замерзшие, спотыкающиеся… помогая друг другу, волоча друг друга к временному и иллюзорному убежищу.
Он понимал всю его иллюзорность. Только-только очнувшись на поле, он был убежден, что уже мертв, что все кончено — боль, горе, борьба. Придя в себя, он обнаружил упавшего на него мертвого Джека Рэндалла, тяжестью своего тела перекрывшего кровообращение в раненной ноге, спасшего его от кровотечения для жестокой смерти в плену, последнего унижения.
Друзья нашли его, заставили подняться на ноги, привели в дом. Он не протестовал; он видел, что осталось от его ноги и знал, что долго не протянет.
Дольше, чем он думал; это были два дня боли и лихорадки. Когда пришел Мелтон, его друзья были расстреляны один за другим, а его отправили домой, в Лаллиброх.
Он взглянул на Гарольда, лорда Мелтона — а теперь герцога Пардлоу — без особого дружелюбия.
— Я вспомнил вас.
Пардлоу встал из-за стола, пожал плечами и жестом пригласил его к креслу у очага. Джейми осторожно опустился на розовый дамасский шелк сиденья, но кресло было сделано прочно и выдержало его вес, не скрипнув. Герцог повернулся к открытой двери библиотеки и заорал:
— Пилкок, где ты, черт возьми?
Тот, кто появился на его зов, не был ни лакеем ни дворецким. В комнату, тихо шурша юбками, вошла женщина, чье лицо Джейми уже видел в холле. Он смотрел на нее безразлично, хотя думал, что его сердце может остановиться.
— Пилкок занят, — сказала она герцогу. — Что ты хочешь? — она выглядела заметно старше, но ее лицо с чистой и свежей кожей все еще было красиво.
— Занят? Чем?
— Я послала его на чердак, — спокойно ответила женщина. — Раз уж ты отправляешь бедного Джона в Ирландию, ему, по крайней мере, потребуется чемодан. — Она коротко взглянула на Джейми, потом ее взгляд вернулся к мужу, и Джейми заметил ее вопросительно изогнутую бровь.
Иисусе, так она его жена, подумал он, заметив мимолетное признание в гримасе герцога. Она его жена. Зеленые обои за спиной герцога вдруг начали светиться,
Герцог издал короткий возглас, и женщина повернулась к нему. Сияющие пятна увеличились и затянули все окружающее свой пеленой, но не настолько густой, чтобы он не смог разглядеть выражение его лица. Настороженного и предостерегающего.
— Вам нехорошо, мистер Фрейзер? — холодный голос герцога проникал сквозь жужжание в ушах, он почувствовал, как чья-то рука на затылке поддерживает его голову. — Поддержи его голову, Минни, дорогая.
— У меня есть… вот… — голос женщины слегка задыхался, он услышал звон стекла, пахнуло теплым ароматом коньяка.
— Нет, пока не надо. Моя табакерка — на каминной полке. — герцог держал его за плечи и, он понял, удерживал от падения. Кровь медленно приливала к голове, но перед глазами все еще было темно, а лицо и пальцы были холодны.
Послышался звук легких удаляющихся шагов — слух теряется в последнюю очередь, подумал он — звонких на паркете и заглушенных на ковре, пауза, она быстро вернулась обратно. Шум со стороны герцога, еще один щелчок, мягкое «пум», и острый запах аммиака проник ему в нос.
Он задохнулся и дернулся, пытаясь отвернуться, но твердая рука держала его голову, заставляя дышать этой гадостью, потом отпустила и позволила сесть, кашляя и брызгая слюной. Глаза слезились так сильно, что Джейми едва мог разглядеть нависший над ним силуэт женщины с флаконом нашатыря в руке.
— Бедняга, — сказала она, — вы, должно быть, едва живы после поездки и голодны впридачу, бьюсь об заклад, вы не ели с самого утра. Действительно, Хэл…
— Я послал за едой. Я как раз собирался попросить снова, когда он побледнел и завалился, — герцог возмутился и запротестовал.
— Ну так пойди и поторопи Кука, — приказала его жена. — Я дам мистеру… — Она выжидающе посмотрела на Джейми.
— Фрейзер, — удалось выговорить Джейми, вытирая потное лицо. — Джеймс Фрейзер. — Странно было ощущать свое имя на губах, он не называл его много лет.
— Да, конечно. Я дам мистеру Фрейзеру немного бренди. Скажи Куку, что нам нужны сэндвичи и пирог, и чайник крепкого горячего чая, и мы хотим все это срочно.
Герцог выругался по-французски, но пошел. Женщина уже держала стакан коньяка и поднесла его к губам Джейми. Он отпил глоток и посмотрел на нее поверх стакана.
Мягкий румянец сошел с ее щек, она была бледна и ее нежные губы сжались в суровую линию.
— Ради Дела, которое мы когда-то считали общим, — сказала она очень тихо, — я прошу вас ничего не говорить. Пока нет.
Джейми был глубоко смущен и раздосадован. Ему случалось падать в обморок от боли или шока. Но не перед врагом. А вот теперь он сидел, пил чай из фарфоровой чашки с золотым ободком и ел сэндвичи и пироги с красивой тарелки с тем самым врагом. Он был смущен, раздосадован и вообще находился в крайне невыгодном для себя положении. Ему все это очень не нравилось.