Шотландский узник
Шрифт:
Свидетельства принимались весь день, в основном, от членов полка Сиверли; некоторые описывали характер покойного, но многие — очень многие — перечисляли инциденты, которые поддерживали обвинения Карруотерса. Полковая лояльность требует многого, подумал Грей, но полковая честь требует большего; эта мысль ему понравилась.
К концу дня униформы разных полков, окаменевшие от стыда лица, голоса, гулкое эхо под балками высокого потолка, ощущение жесткого стула под седалищем и толчки соседей уже вызывали головокружение… но, наконец, он оказался на улице в потоке бурной толпы, извергающейся
Хэл, который был старшим офицером в суде, стоял на противоположной стороне улицы и строго разговаривал с непрестанно кивающим адвокатом. День шел к завершению, и лондонские трубы изрыгали первые клубы темного дыма. Грей благодарно вдохнул полные легкие дымного воздуха, свежего по сравнению со спертой атмосферой главного зала ратуши, насыщенной запахами пота, пищи, табака, запахами гнева и страха. Он видел в толпе лица людей, дававших показания, теперь спокойные и сосредоточенные.
Хэл заранее предостерег от любого упоминания Ирландских бригад, «Дикой охоты» или плана захвата короля; слишком много заговорщиков еще числилось пропавшими без вести, и не было необходимости тревожить публику заранее.
Тем не менее, упоминания Эдуарда Твелветри и его роли в качестве близкого друга и сообщника Сиверли избежать не удалось, и Грей вздрогнул, вспомнив вдруг выражение лица Реджинальда Твелветри. Старый полковник сидел в первом ряду словно каменное изваяние, не сводя горящих глаз с Хэла, не мигая и не слыша происходящего вокруг.
Реджинальд Твелветри не сказал ни слова. И что, в конце концов, он мог сказать? Хотя, конечно, проголосовал за обвинительный вердикт по всем пунктам.
Грей предполагал, что должен чувствовать радость победы или, по крайней мере удовлетворение от выполненного долга. Он сдержал свое обещание Чарли, добился правды, даже больше, чем хотел или ожидал, и полагал, что достиг справедливости.
Если это можно так назвать, подумал он, глядя, как трое или четверо газетчиков с Флит-стрит подталкивали друг друга локтем в попытке заговорить с молодым Элдоном Гарлоком, прапорщиком и самым молодым членом суда, первым высказавшим свой вердикт.
Бог знает, что они напишут. Он только надеялся, что никто из них больше не вспомнит о нем; он и раньше удостаивался влияния прессы, хотя и самым благоприятным образом. Испытав «благосклонность» журналюг вблизи, он мог только молиться, чтобы Бог помиловал тех, кто им не понравился.
Грей отошел от толпы, двигаясь без реальной цели, только желая увеличить дистанцию между собой и тревогами сегодняшнего дня. Поглощенный своими мыслями и довольный, что, по крайней мере, Джейми Фрейзеру не пришлось давать показания, он не сразу заметил, что его сопровождают. Его потревожило странное эхо его шагов, повторяющееся в неверном ритме, и, наконец, он посмотрел в сторону, чтобы понять причину.
Он остановился, как вкопанный, и Хьюберт Боулз, шедший на полшага позади, подошел ближе и остановился, кланяясь.
— Милорд, — вежливо сказал он. — Как поживаете?
— Не так, чтобы очень хорошо, — ответил Грей. — Я должен просить извинить меня, мистер Боулз.
Он повернулся, чтобы уйти, но Боулз остановил
— Я должен попросить вас о терпении, милорд, — сказал Боулз со слабой улыбкой, почти скрывшей его губы. Он говорил мягко, но властно, предупреждая любой протест Грея. — У меня есть для вас нечто важное, вам придется это выслушать.
Хьюберт Боулз был невысоким и бесформенным существом с круглой головой и круглой спиной, в ветхом парике и изношенном пальто, любой, кто видел его раз, не взглянул бы на него дважды. Даже лицо его было мягким, как вареный пудинг с маленькими смородинами глаз. Тем не менее, Грей медленно склонил голову, не желая спорить.
— Следует ли нам выпить кофе? — спросил он, кивая на ближайшую кофейню. Он не собирался приглашать Боулза в любой из клубов, где имел членство. У него не было представления о прежней жизни этого человека, но его присутствие вызывало непреодолимое желание вымыться с ног до головы.
Бойлз покачал головой.
— Думаю, нам лучше просто пройтись, — ответил он, подтверждая свои слова легким прикосновением к локтю Грея. — Я очень недоволен вами, милорд, — продолжал он будничным тоном, пока они медленно шли вдоль Грехем-стрит.
— Вы? — коротко сказал Грей. — Мне жаль это слышать.
— Да, так и должно быть. Ведь вы убили одного из моих самых ценных агентов.
— Одного из… кого?
Он остановился, уставившись на Боулза, но настоятельным жестом был побужден продолжать движение.
— Эдуард Твелветри под моим руководством в течении нескольких лет занимался подавлением якобитских инср… инсургентов [51] — тень досады мелькнула на лице Боулза, когда он запнулся на слове «инсургенты», но Грей был слишком встревожен заявлением Боулза, чтобы позлорадствовать.
— Хотите сказать, он работал на вас? — он даже не попытался смягчить грубость, но Боулз не отреагировал на тон.
— Именно это я и имею ввиду, милорд. Он потратил много времени и усилий, чтобы войти в доверие к майору Сиверли, как только мы поняли, что Сиверли может представлять интерес в этом отношении. Вы знаете, что его отец был одним из «диких гусей», улетевших из Лимерика?
51
Инсургент — повстанец, участник вооруженного восстания против правительства.
Толковый словарь Ушакова
— Да, — сказал Грей. Его губы онемели. — Я знал.
— Это такое большое неудобство, — укоризненно сказал Боулз, — когда господа затевают собственное расследование, мешая профессионалам.
— Очень жаль, что причинил вам неудобства, — ответил Грей, начиная сердиться. — Вы хотите сказать, что Эдуард Твелветри не был предателем?
— Напротив, милорд. Он служил своей стране благороднейшим образом, работая втайне и опасности, чтобы победить врагов короны. — на этот раз в бесцветном голосе прозвучали теплые ноты, и, взглянув на своего нежеланного спутника, Грей понял, что Боулз не просто сердится, он был очень зол.