Шоу для завистницы
Шрифт:
Кроме меня, в зале заседаний женщин нет, и председательствующий удивленно поднимает брови, когда я усаживаюсь рядом с Михаилом Ивановичем.
— Это моя переводчица, — поясняет Найденов.
— Наши американские коллеги все изъясняются по-русски. Разве что господа из Германии… Ваша переводчица — полиглот?
— Знает шесть языков, — не моргнув глазом сообщает Найденов. — Коммерческую тайну гарантирую.
Я краснею от такой явной лжи, но, к счастью, Михаил Иванович угадал, немецкий я немного знаю. Побольше, чем английский.
Председатель откашливается и начинает пространную речь… на английском! Видимо, немцы знают его лучше, чем русский язык.
— Вы мне потом расскажете, о чем он говорит? — шепчу я на ухо своему шефу.
Он улыбается уголками рта и кивает.
Шутки шутками, но я и в самом деле не пойму, зачем понадобилась Найденову. Его объяснения выглядят какими-то неубедительными.
Вообще планы международной корпорации явно не предназначены для чужих ушей. Если бы я захотела, я могла бы выгодно продать информацию, которую получаю здесь бесплатно. Как бы то ни было, мы все равно с ним чужие люди. Даже после того, что произошло вчера вечером в его номере отеля.
А произошло вот что: ничего не произошло! Хотя, честно говоря, вспоминать мне об этом стыдно. Дело в том, что откровения Найденова привели к тому, что мне стало его жалко.
Не потому, что он какой-нибудь убогий, несмотря на свое богатство, а потому, что я лучше многих знаю, что такое комплексы. Мне самой от них нет житья.
Я видела, что нравлюсь Михаилу Ивановичу. Мише. Но он отчего-то думает, что не нравится мне из-за каких-то своих недостатков. Мой тезис о том, что я просто не могу влюбляться в мужчин, его ничуть не убедил. И тогда я не нашла ничего лучшего, как… предложить ему себя!
То есть не напрямую, но я сделала так, что мы поцеловались на брудершафт, причем я была активной стороной, а потом я же со смехом сказала:
— Интересно, у вас спальня такая же, как у меня? Можно посмотреть, какие у вас шторы?
— Пожалуйста, — хрипло произнес он.
Я видела, как он напряжен, как из последних сил сдерживается, чтобы не сжать меня в своих объятиях так, чтобы обратной дороги уже не было. И мне казалось, что лучше сделать это на кровати, чем на голом диване.
Едва мы ступили за порог спальни, как я обернулась к Михаилу и стала расстегивать его рубашку, считая как само собой разумеющееся, что он поможет раздеться мне.
Но он и не подумал сделать ответное движение, а стоял как соляной столб.
— Что случилось? — удивилась я.
Девяносто девять мужчин из ста и не подумали бы отказаться, а он… Ну что за странный человек! Он так и сказал открытым текстом:
— Мне вовсе не нужна ваша жалость, Анечка!
Нет, ну слышал кто-нибудь такое?! Как он себе представляет отношения между мужчиной и женщиной? Боится, что, переспав, вынужден будет жениться?
— А что вам нужно? — от растерянности брякнула я.
— Как раз то, что вы, по вашему собственному утверждению, не можете мне дать. Любви.
Сказал, как будто ударил. Я, между прочим, ничего от него не хотела. И если он буксовал на этом вопросе — мол, что женщинам нужны только его деньги, то я ни на что не претендовала, кроме тела. И что же?
Как говорит Катерина, сделала морду лопатой и откланялась. По-моему, он сожалел о том, что оттолкнул меня, но даже это всего лишь мои домыслы. Помнится, была какая-то старая песня, типа тарарам-тарарам, если женщина просит… Вообще-то я и не просила! Хотела сделать доброе дело, да, видно, не судьба.
Пришла в свой номер несколько раздраженная. Злая больше на саму себя: чего это мне пришло в голову? Ни разу в жизни мне не случалось проявлять инициативу в вопросах секса. Скорее, наоборот, при попытках мужчин меня домогаться я всего лишь решала, соглашусь на их предложение или нет.
Начиталась романов, в которых женщины — смелые и инициативные — берут дело в свои руки, к удовольствию обоих, а у меня случился облом с первой же попытки!
К тому же этот… Михаил Потапыч тоже хорош. Философ хренов!
Я достала из бара бутылку коньяка, налила себе на донышко большой выпуклой рюмки и не спеша выпила. Захрумкала яблоком. А потом пошла спать, подумывая, не выпить ли еще и снотворного.
Но в отличие от Найденова я легко представила себе пляж, на котором я лежу под полосатым тентом, и теплоту летнего дня, и легкий морской бриз… Заснула почти сразу. Успела подумать, что таких опытов впредь мне лучше не проводить.
Утром за мной зашел Вова и позвал меня на завтрак. Когда мы с ним спустились в ресторан, Найденов и его начбез уже сидели за столом и ели овсяную кашу.
— Мы вам, Аня, тоже взяли овсянку. Будете? — спрашивает Михаил Иваныч, словно ничего не случилось.
— Буду, — так же приветливо отзываюсь я.
— Кто вчера выиграл в шахматы? — спросил Анатолий Викентьевич.
— Естественно, женщина, — нагло вру я, принимаясь за овсянку.
— Почему — естественно? — удивляется он. — Шеф хорошо играет и до сих пор никому не проигрывал.
— Что ж, и на старуху бывает проруха.
— А вы мне дадите отыграться? — вроде невзначай спрашивает Найденов.
— Это вам не прыжки в высоту! — отрезаю я. — В шахматах попытка только одна.
— Одна, если играют несколько человек, а раз участников всего двое, одна игра вовсе не показательна, — вступается за шефа Володя.
Оба телохранителя чувствуют, что между нами пробежала черная кошка, как бы мы ни прикидывались милыми и добродушными. Так что мужская солидарность заставляет их разряжать ситуацию, чем они занимаются вплоть до того, как мы поднимаемся на последний этаж здесь же, в отеле, в зал заседаний.