Шоу Уродов
Шрифт:
Крейг часто подумывал о том, чтобы самому пуститься во все тяжкие, но его всегда сдерживало опасение в том, что он окажется в одном ряду со всеми этими унылыми придурками из криминальных шоу. Они все были такими жалкими. Над ними издевались их родители, другие дети дразнили их в школе и надирали им их трусливые задницы, отбирая карманные деньги. Ему очень не хотелось, чтобы его ассоциировали с этими неудачниками. В особенности парня коробила их уродская внешность - засаленный неопрятный вид и очки в толстой оправе с линзами из бутылочного стекла.
Он
Чертовы неудачники, все они.
Крейг Карпентер не был неудачником.
Причины, по которым он наконец-то переступит грань, были не такими жалкими, как у тех побитых жизнью придурков, у которых не хватило мозгов, чтобы не попасться. Поставить Хизер на место было делом чести.
Вспоминая, как эта психопатка наставила на него оружие, он скрежетал зубами в бессильной злобе. Такой девчонке, с убеждениями в независимости и самоуважении, он должен был с самого начала показать, что к чему. Нужно было гнобить ее каждую секунду, подкрепляя свои требования тумаками и пинками. Тогда она бы стала его покорной рабыней, исполняющей каждое его желание и боящейся даже пикнуть ему наперекор.
Воспоминания о своей беспомощности под дулом револьвера и то, с каким бесстрашием она направила его на него, приводили его в ярость. Годом ранее он уже наблюдал, как Хизер управляется с оружием, только в этот раз это было не так волнующе. Наоборот – унизительно было находиться в роли жертвы, испытывая первобытный ужас. Он даже немного обмочился. Огонь, пылающий в тот момент в ее глазах, заставил его поверить, что она выстрелит в него не моргнув.
Крейг побагровел от гнева, стыдясь, что позволил этой сучке так с собой поступить. Сжав кулаки до боли, он с трудом подавил нарастающий из глубины крик. Ему нужно было выплеснуть кипящую в нем ярость, и поскорее.
Он глубоко вдохнул и медленно выдохнул, заставляя себя успокоиться.
Приближалась машина.
Крейг еще раз прорепетировал свой вступительный монолог, когда свет фар стал ярче и очертания машины стали вырисовываться в темноте. Это был большой старый автомобиль, длинный и темный.
В темноте машина имела хищный вид, а ее двигатель издавал ровный, мощный гул. Он мягко свернул на извилистом повороте, и свет уличного фонаря бликнул на тонированном лобовом стекле. Это был "линкольн таун", модель, которая, вероятно, сошла с конвейера во времена президентства Никсона.
Крейгу она напомнила большую черную акулу.
От этой мысли у него перехватило дыхание и возникло иррациональное желание, чтобы именно эта машина проехали мимо, не останавливаясь. Но "линкольн" начал притормаживать, приближаясь к нему. Крейг почувствовал, как его яйца сжались до размеров горошин, и внезапно охватившее его чувство страха заставило парня отступить назад, подальше от края дороги. Машина притормозила рядом с ним с резким скрежетом. Только через мгновение Крейг понял, что этот звук издает при переключении древняя коробка передач.
Крейг отступил еще дальше, пока не уткнулся в металлический отбойник. Он подумал о том, чтобы повернуться, перепрыгнуть через ограждение, и скрыться в темном лесу от того, кто был этой машине, но что-то удерживало его на месте. Словно кто-то завладел его сознанием и парализовал волю. Он всхлипнул, отшатнулся, гримасничая, тщетно пытаясь вытеснить это из своей головы. Парень явственно чувствовал, как нечто, забравшееся в его сознание, потешается над ним.
Крейг снова всхлипнул, и его голос превратился в жалкий скулеж:
– П-пожалуйста...
Изнутри машины раздался щелчок, и задняя пассажирская дверь со скрипом медленно открылась. Крейг заметил движение в салоне, затем дверца распахнулась чуть шире, и показалась длинная, изящная женская нога в чулках. Изящная форма женской икры сужалась к лодыжке и ступне, обутой в черную туфлю с каблуком-шпилькой.
Крейг не смог сдержаться и рассмеялся.
– Я понял. Это сон. Я - Джеймс Бонд, а ты - Пусси Галор[4].
Женщина вылезла из машины и направилась к Крейгу. Остальные части ее тела оправдали все его самые смелые ожидания. У нее была фигура песочных часов, настолько совершенная, что она выглядела как фотомодель. Короткая черная юбка и облегающая шелковая блузка еще больше усиливали восхищение.
Но вот что портило картину, так это ее голова.
Ее вторая голова.
– Леди, - пробормотал Крейг, оторопело пялясь на нее, - у вас две головы.
Одна из голов, красивая, засмеялась. А совершенное тело продолжало приближаться.
Крейгу хотелось отвернуться, зажмуриться, чтобы не видеть этого ходячего безумия, но он все еще не мог пошевелиться. Две головы - одна лучезарно красивая - улыбалась, другая увядшая и отвратительная – озлобленно скалилась.
Уродливая голова облизывала свои потрескавшиеся губы и шипела, как змея.
Тогда Крейг понял – именно эта тварь завладела его волей.
Его пробрал истеричный смех.
Крейг не мог двигаться, но мог говорить. Он был в полной заднице, так что разводить дипломатию было бессмысленно.
– Клянусь Богом, если бы у меня с собой был нож, я бы вырезал себе глаза, только чтобы никогда больше не видеть тебя, Брунхильда[5].
Сверкающие голубые глаза хорошенькой головки расширились от восторга. Затем она смущенно хихикнула и сказала:
– Отличная идея, Крейг.
Парень вздрогнул. Несмотря на ужасный подтекст в ее словах (и несмотря на то, что это ... чудовище знало его имя), ее голос вызвал дрожь необычайного удовольствия, прокатившуюся по его телу. Этот голос был сущностью секса, живой дистилляцией всех обольстительниц в истории.
Женщина открыла маленькую черную сумочку и достала оттуда что-то маленькое и серебристое, сверкнувшее в свете уличного фонаря. С легким щелчком она выпустила лезвие.
Крейг застонал, когда рукоятка ножа легла в его ладонь.