Шпаргалка для грабителей
Шрифт:
Алешка быстренько эти перчатки вытащил и... кое-что под ними обнаружил. Но этого ему показалось мало.
– Я, Дим, решил его напугать. Я, Дим, положил в шляпу записку. Я, Дим, ее по-старинному написал. Чтобы он подумал, что эта записка из старинных веков.
Тут мне стало немного не по себе. Представляю, что там Алешка мог написать по-старинному, из древних веков. И я его об этом спросил.
– А вот, – он переместился поближе к воде, где песок был влажным и плотным, и накорябал на нем гвоздем «старинную» записку: «Исчо разъ возъмешъ худо
Я прибалдел:
– А почему Пров?
– А потому! – Алешка приподнял футболку, которая лежала на его джинсах. – Смотри и радуйся!
Это был довольно большой и твердый лист бумаги, свернутый в два раза. Я его развернул. И сразу все понял.
Очень красиво, аккуратно на листке были нарисованы крылья, собранные из тоненьких реек и больших перьев. Каждое перышко было вычерчено со всеми подробностями. В нижнем уголке листа так же подробно было нарисовано что-то вроде растопыренного птичьего хвоста с петельками для ног.
Алешка с чертиками в глазах скромно смотрел на меня.
– Полетаем, Дим? Ты сможешь сделать такие крылья?
– По этому чертежу? Запросто. Тут все очень толково нарисовано. Только где мы лебединые перья найдем?
– В зоопарке надергаем.
– Ага, нам там надергают. Мало не покажется.
– Дим, я придумал. В нашем парке, возле дома, тыща ворон живет. Там под деревьями столько перьев валяется!..
– Нужны лебединые.
– Да какая разница!
– Смотри, Лех, тут написано: «береза сухая, перо лебединое, 2 пуда».
– А пуд – это что за фишка? Клей, что ли?
– Пуд – это вес. Шестнадцать килограммов.
– Чего? Это надо перьев лебединых набрать шестнадцать килограммов?.. Стой, два пуда, значит, тридцать два килограмма перьев?
Я задумался. Прикинул «туда-сюда». Береза сухая – это ясно. Это значит, рамка для крыльев собирается из сухих березовых реек. Она должна быть прочной и легкой. При чем здесь два пуда? Вес двигателя, что ли? Во-первых, какой там мог быть двигатель в те времена, а во-вторых – тяжеловато получается: сами крылья, два пуда чего-то, да еще и сам человек. Стоп! Вот это теплее!
– Лех, наверное, два пуда – это допустимый вес летчика.
– А ты сколько пудов весишь?
– Четыре.
Алешка вздохнул с деланым сожалением.
– Ты чего? – спросил я.
– Да жалко, Дим. Построишь ты эти крылья, а летать на них буду я. У меня вес подходящий.
– Никаких крыльев мы строить не будем. Нужно этот чертеж вернуть в музей.
– Чтоб его опять сперли?
Вот это мне непонятно. Зачем какому-то дядьке (ясно же, что не Кистинтину) понадобился этот чертеж? Он что, будет по нему крылья делать? Как же, больно ему надо. Судя по машине, человек он небедный. Ему проще купить себе маленький самолет или вертолет, раз уж ему полетать хочется. Тоже мне – моделист-конструктор...
Но ведь зачем-то ему нужен этот чертеж.
Алешку, похоже, беспокоил тот же вопрос, потому что он сказал:
– Я им приманку устрою. И они мне все расскажут. Как миленькие.
Я на эти слова не обратил должного внимания. Напрасно, конечно...
Мы оделись, Алешка сложил чертежик, сунул его за пазуху, под футболку, и сказал:
– А теперь, Дим, пойдем археологов порадуем. Сделаем доброе дело – гвоздик им подкинем. А то мне их жалко.
Этот гвоздик Алешка, конечно, хотел им подкинуть не из жалости, а от вредности. За эти дни мы несколько раз пытались проникнуть на территорию раскопок, и каждый раз нас оттуда круто заворачивали. Они свои «сокровища» здорово охраняли, даже ночью у них там бродил сторож.
А на месте раскопок становилось все интереснее. Уже обнажились фундаменты прежних башен и крепостных стен. Прямо как на рисованном плане строительства. А от одной бывшей башни вела куда-то вдаль глубокая траншея, выложенная по стенкам диким камнем. Это и был таинственный подземный ход. Очень симпатичный – узенький такой, а со стороны башни даже каменные ступени сохранились. По ним когда-то зачем-то спускались защитники крепости и куда-то шли. А вот куда – еще никто не знал. Может, в конце этого подземного хода зарыты несметные сокровища. Может, там склад оружия. Мало ли что там может быть.
Алешка даже как-то, остановившись возле запретной ленточки, проворчал:
– Ну что они там копаются? Дим, мы так и не успеем этот подземный ход до конца посмотреть – каникулов не хватит.
Они действительно копаются. Только уже не лопатами, а всякими кисточками и щеточками. Бережно обметают каждый камень; каждую находку заворачивают в мягкую бумагу, описывают, помечают и аккуратненько укладывают в ящики. А сами при этом прямо светятся. Будто не обломок ночного горшка нашли, а кусок золота.
Я сказал Алешке, что такую работу и таких людей надо уважать.
– А я что? Я, что ль, не уважаю? Я бы им помог, только они не разрешают.
Теперь он решил им «помочь», подбросив ржавый гвоздь.
Мы подошли к ленточке. Вблизи нас, по другую ее сторону, работал, сидя на корточках, молодой парень со старой бородой. Махал в вековой пыли широкой кисточкой. Тут его как раз позвал их начальник – тоже с бородой и в оранжевой каске: он сейчас руководил раскопками подземного хода.
Парень на минуту отошел, Алешка бросил гвоздь – и тот зарылся в вековую пыль прямо рядом с кисточкой.
– Найдет, – шепнул мне Алешка. – Он дотошный. Давай пока погуляем.
Мы погуляли невдалеке. Как говорит папа, в пределах зрительной и голосовой связи.
И вскоре голосовая связь дала нам истошный сигнал:
– Игорь Степанович! Уникальная находка!
Мы приблизились, сократив пределы зрительной связи до минимума.
Вокруг парня собралась целая толпа археологов. Они передавали из рук в руки Алешкин гвоздь и разве что не целовали его (гвоздь, а не Алешку, я даже забеспокоился – как бы они его не проглотили на радостях) и восклицали, не слушая друг друга: