Шпион и разведчик - Инструменты философии
Шрифт:
Диссидент Владимир Буковский описывает в своих мемуарах некий типичный образец эфемерного "общества", существовавшего лишь в силу соответствия шпионологическим критериям, т.е. на ровном месте:
" - Общество, - говорил он своим тихим бесцветным голосом, - это как организм: у него тоже должны быть мускулы, грубая сила, но должны быть и нервы и мозг, должны быть глаза и уши.
Он аккуратно намекал, что мы с ним относимся к мозгу, а мне полагалось ощущать трепет, восторг и благодарность, оттого что я причислялся к избранным. Он умел быть настойчивым, убедительным и ни разу не нарушил того стиля таинственной двусмысленности, который царил у нас в организации. От любого прямого вопроса он умел уйти весьма ловко, постоянно оставляя тебя в неясности относительно истинного значения своих слов. Поражало, что всех нас он знает на память, со всеми нашими особенностями, достоинствами
* Буковский В. И возвращается ветер. М., 1990. С. 91-92. Буковский, минуя "первую истину" экзистенциального шпионажа (о том, что каждый есть шпион, заброшенный в мир), совершенно определенно усматривает "вторую истину": "Получалась какая-то нелепость - наше членство в подпольной организации делало нас совершенно безопасными для властей. Так, глубоко законспирировавшись и для камуфляжа вступив, например, в партию, человек может преспокойно всю жизнь прожить. Работать, ходить на партийные собрания и, практически, поддерживать эту власть. Для пущей конспирации можно даже в КГБ поступить на службу!" (Там же, с. 93). Иными словами, парадокс шпиона не укрылся от внимания опытного диссидента.
Можно, конечно, сказать, что ребятам попался неважнецкий резидент, не умеющий по-настоящему обращаться с паролем, использовать заложенную в нем творческую мощь: "Истинное и аутентичное слово (Parole) откровения есть слово, творящее из ничего, из своей собственной произнесенности, - тем самым оно открывает свою пустоту"*.
* Lacan J. Ecrits: A Selection. N.Y. 1977. P. 61/271.
Теперь самое время обратить внимание на принципиальные различия между двумя формами творческой активированности слова - приказом и паролем. Самостоятельная сила приказа как слова возможна лишь в том случае, когда он, так или иначе, снабжен паролем; или приказ не самостоятелен, а представляет собой простое словесное оформление экстравербальной силы, например системы принуждения. Пароль есть вообще универсальный адаптер влияния, его сверхпроводник, используемый как микродобавка к любой действенной инструкции. Но еще важнее топологические различия между повелевающими инстанциями, которые уже заложены к моменту заброски в мир. Одна из них, инстанция Сверх-Я, подробно описана Фрейдом. По большей части она и в самом деле воплощает авторитет Отца, но для нас важно, что инструкции Сверх-Я записаны субъектом, уже испытавшим вторую истину экзистенциального шпионажа: в содержании записи мы находим "размышления шпиона перед явкой с повинной" и даже предупреждения контрразведки. Привод Сверх-Я, опирающийся на совесть, страх и вообще "бдительность", влечет к дознавательно-следственной деятельности. Действие этого передатчика резко усиливается на излете заброшенности по мере угасания первоначального импульса.
Владеющего передатчиком Сверх-Я, умеющего включать его на полную мощность, мы обычно именуем харизматическим лидером. Он призывает к послушанию и подчинению, и Dasein повинуется, распознавая персональный оклик, предуказанную частоту радиовещания. И все же эхо приказа указывает на дистанцию удаления; упорствующий в шпионстве легко может скрыться от харизматического лидера, приняв, например, более строгие меры конспирации и по-прежнему оставаясь самому себе хитрым.
Совсем иначе обстоит дело, когда на связь выходит другая повелевающая инстанция, ласково выговаривающая слова пароля - вплоть до воспроизводства неповторимой интонации. Тогда Dasein слышит так называемый "мама-язык", и это слушание Хайдеггер определяет как "первичную и настоящую в собственном смысле открытость Dasein для своего наиглубочайше-личного можествования, как слушание голоса друга, которого всегда носит с собой любое Dasein. Dasein слушает, потому что понимает... и как понимающее бытие в мире пребывает вместе с другими и... в этой послушности принадлежит к ним"*.
* Хайдеггер. Бытие и время. 34// Работы и размышления разных лет. М., 1993. С. 26. Перевод А. В. Михайлова незначительно модифицирован.
Владеющий мама-языком Другой (насколько это возможно) по аналогии может быть назван матахаризматическим лидером. Слова мама-языка не создают эхо-эффекта дистанции, они вообще не поддаются представлению в виде внешней инструкции. Эти позывные Далекой Родины встроены изнутри в форму желания, они транслируются исключительно на собственной частоте матахари, совпадая с биением пульса.
В отличие от рупора Сверх-Я матахаризматические
Впрочем, даже простейший аккорд, составленный из интонаций матахаризматического повеления, может быть достаточен для перевербовки. У бедного Dasein нет сил противостоять прямому включению, ибо он еще не знает третью истину заброшенности. В отличие от двойного агента, он полагает, что "хотя другие могут за меня думать, решать, даже бояться, но во всяком случае никто не может за меня хотеть". Двойного агента на этом не проведешь, ибо ему ведома третья истина заброшенности, которая гласит: "В этом мире нет вещей неподдельных, есть только вещи еще не подделанные".
Именно с провоцирования хотения другого и начинается настоящая работа интригометра, зона сладчайшего, топос, куда вновь сходятся драйвы эроса, логоса и воля к власти. Поскольку, например, у каждого из заброшенных есть резонатор поиска истины (обыкновенное шпионское), отождествление с "путем ученичества" дается легко - естественна идентификация с Карлосом, а не с Диком Хуаном; вообще интерес сосредоточен на фигуре, получающей просветление, а не на фигуре, дающей просветление ("кеншо").
Наставляемый на путь истины может поверить гуру, а может оказаться самому себе хитрым, в любом случае он остается по эту сторону чувственно-сверхчувственного барьера - его штирлицу порой просто не хватает шкалы для отмеривания экстаза, который омывает дом бытия Супершпиона. Путеводитель по пространству интриг возможен лишь в рамках более подробной феноменологии шпионажа; иногда ее блестящие фрагменты попадаются в писаниях французских моралистов XVII-XVIII вв.
– Ларошфуко, Лабрюйера, Сен-Симона, Шамфора и др. Здесь достаточно привести слова одного из лучших агентов Воли-к-Произведению, Льва Толстого, имеющие прямое отношение к теме: "Худший человек - это тот, кто живет чужими мыслями и своими чувствами, а лучший тот, кто живет своими мыслями и чужими чувствами".
6. Шпион внутри шпиона, а в нем сидит шпион
Про агента Dasein нам известно, что ему всегда противостоит Другой. Начиная с Сартра, почти все заметные представители французской философии писали об этом, далеко не всегда, впрочем, достигая уровня проницательности Хайдеггера. Собственно, против Другого (или Других) и осуществляется шпионаж - и наоборот, спецслужбы СМЕРШ, выслеживающие шпиона (бедного шпиончика), - это глаза и уши коллективного Другого.
Увы, такая упрощенная схема не дает представления о глубинах шпионологического измерения бытия. Тот, кто противостоит Я (Dasein), в качестве Другого не слишком опасен - он не претендует на мое имя, на местоимение "я" в моей речи, для его обмана достаточно элементарной конспирации. Шаг в сторону - и мой голос сливается с голосами других, еще шаг в сторону - и я, оставляя свой автоответчик в хоре других, продолжаю свой диверсионный рейд в тылу врага. Утверждение Лакана, что мое желание определяется признанностью Другого, сильно смахивает на легенду, разыгранную агентом Dasein для представителей спецслужб, - но мы пока отложим рассмотрение этого вопроса, тем белее что оппозиция Я и Другого, гораздо более примитивная, чем пара сущность/явление (и тем более видимое/невидимое), на сегодняшний день исчерпала свои эвристические возможности и смертельно надоела.
Реальная опасность, подстерегающая Dasein, а именно угроза собственной аутентичности, состоит не в столкновении с Другим, а в проникновении семян Чужого, паразитарных микрофрагментов, не признающих суверенитета Я ни в качестве "господина", ни даже в качестве "раба", пытающихся оккупировать территорию Я, захватить имя собственное (мое собственное имя). "Чужой" - это не "Другой" хотя бы потому, что для него не существует статуса Другого, для него Dasein не отвечает на вопрос "кто?"
Откуда же заносится во "внутренний мир" семя Чужого, как око там оказывается? Послушаем размышления Фрейда, высказанные им, правда, по другому поводу. "Импульсивные желания, которые никогда не переступают через Оно, а также впечатления, которые благодаря вытеснению опустились в Оно, виртуально бессмертны - спустя десятилетия они ведут себя так же, как и в момент возникновения"*.