Шпион, который спас мир. Том 1

Шектер Джеролд

Варенцов сказал, что на последнем заседании (Военного совета) речь шла о трудностях в сельском хозяйстве. После этого Хрущев поехал по стране. Он прибыл в Тбилиси, как вы помните, затем поехал на восток, на целину, и все говорил об огромных новых территориях и городах. В то время, когда Хрущев путешествовал, мечтая о бескрайних кукурузных полях, Военный совет встретился с членами Президиума Анастасом Микояном и Михаилом Сусловым, чтобы предъявить свои жалобы. Военным нужны были деньги для проведения ракетных испытаний и решения ряда проблем, поскольку некоторые испытания окончились неудачей.

Варенцов сказал мне: «Ведь не нашлось никого, кто v это поддержал! Сталин просто стукнул бы кулаком о столу, и все было бы решено». Вы должны дать маленький магнитофон, чтобы я мог записывать что

рассказывает Сергей Сергеевич (Варенцов). Я разговариваю с ним на даче или где-то в другом Он рассказывает мне о встречах с маршалами, — добавил Пеньковский^{188}.

А теперь о Латвии, о военном штабе в Риге и вообще о районе Прибалтики в целом. Народы Прибалтики ждут не дождутся освобождения. Настроение там плохое, но это нам на руку. Мне, конечно, будет жалко, если придется подвергнуть бомбардировке или полностью уничтожить все три республики. Это вопрос, который должны решить великие стратеги, а теперь вам известна и моя точка зрения. Может, когда-нибудь вы дадите мне какое-нибудь задание в Риге, а из Риги я перейду к вам, а может, из какого-нибудь другого порта. Во всяком случае, я хочу сказать, что уничтожать балтийские народы совсем необязательно, — сказал Пеньковский по-английски^{189}.

Вечер подходил к концу, а Пеньковский все рассказывал о себе.

— Как я попал в Государственный комитет и как я приехал в Англию? Что ж, 29 февраля 1960 года меня назначили старшим офицером в отделе Пакистана, Индии и Цейлона Четвертого управления ГРУ. Я принял назначение, начал работать и стал руководителем программы по подготовке офицеров. Моя работа была оценена на партийных собраниях. Я составлял телеграммы и работал с агентами. Потом началось сокращение личного состава. В основном сокращали пожилых людей, инвалидов, тех, кто был уже не нужен или политически ненадежен. Почему держали меня? Я с тревогой ждал, что меня могут выгнать из-за отца. Многие знали о нем. Я видел, что людей постоянно увольняют. После этого сокращения меня не трогали еще три месяца^{190}.

Затем, в июне 1960 года, я был назначен в Военно-Дипломатическую академию членом приемной комиссии, которая занимается приемом абитуриентов. В 1960 году я руководил набором курса, который заканчивает академию в 1963 году. Как начальник курса, я должен был получать генеральское жалованье, так как в прошлом этот пост соответствовал званию генерал-майора. Если бы я стал начальником курса, то имел бы приличную зарплату.

— Какую? — спросил Кайзвальтер.

— Сейчас это 500 рублей в месяц (450 долларов). И звание генерала. У меня накоплен опыт для такой работы. Однажды я уже командовал и курсом, и полком одновременно; такая работа мне и по нраву, и по возможностям^{191}.

— Там-то вы и получили сведения о личном составе ГРУ? — спросил Кайзвальтер.

— Конечно. Когда в июле или в начале августа я вернулся из отпуска, мне сообщили, что я уже не начальник курса, но могу остаться инструктором или служить в информационном управлении ГРУ. Я отказался и был снова зачислен в резерв ГРУ. Меня вызвали к Шумскому в отдел кадров ГРУ. Он сказал: «В чем тут дело?» И послал меня к Смоликову. Смоликов — любитель выпить и погулять.

Смоликов спросил меня: «Как долго вы служите?» У меня подогнулись коленки, и я ответил: «В 1962 году будет двадцать пять лет». Затем последовал вопрос об отце. Он сказал, что за границу меня не пускают из-за отца, но на работе он все-таки держал меня. В Центральном Комитете Коммунистической партии Советского Союза лежало мое личное дело вместе с предложением Комитета отправить меня в поездку в Англию как демобилизовавшегося полковника. И еще военный отдел ГРУ дал мне для Комитета хорошую характеристику. Все было в мою пользу, кроме биографии отца. Это, конечно, и помешало ГРУ оставить меня на работе. «Это неудобно, — сказал мне Шумский. — Как человек с таким прошлым может быть инструктором шестидесяти будущих разведчиков? Для меня, может, это ничего и не значит, но в Центральном Комитете решили за этим проследить. Утвердить вас на эту должность невозможно».

Когда

я был в отпуске в Одессе и Киеве, меня понизили до должности инструктора. Это было для меня неприемлемо. Я бы читал лекции по методам работы. Это для пассивного человека. Может, они считали, что, назначив меня инструктором, проявляют ко мне доверие, но я категорически отказался. Это не жизнь, как вы понимаете. Я решил перебежать на вашу сторону. Три раза рисковать жизнью, двадцать один год быть членом партии — не знаю, по-моему, я все сделал для страны. «Дайте мне в Индии или Пакистане какую-нибудь оперативную работу», — сказал я им. Я показал им, что справился бы с этим. «Это невозможно», — иными словами, им не хотелось, чтобы хоть у кого-то из оперативного состава была запятнана биография.

15 ноября — этот приказ у меня дома — я был назначен экспертом отдела международных отношений Государственного комитета по координации научно-исследовательских работ.

Однажды мне сказали: «Приезжает делегация Винна. Вы будете с ней работать». Мне пришлось все организовывать для семи человек делегации Винна. Я подготовил доклады и собрал экспертов — разных инженеров, посылал телефонограммы, собирал специалистов, которые должны были присутствовать на лекциях английских экспертов^{192}.

Я встретил Винна в Шереметьеве. Я хорошо поработал с английской делегацией. Все лекции и приемы были отлично подготовлены. От специалистов были хорошие письменные отзывы, да и делегация осталась довольна, как вы знаете^{193}. Я с первого до последнего дня проработал с делегацией Винна и наконец отвез их на аэродром. Когда 16 декабря мы приехали туда, у меня неожиданно появилась идея вручить мои материалы Мерримену в самолете, сказав: «Это вам». Это можно было сделать где-нибудь, скажем в туалете, но он снова бы повторил мне: «Я занимаюсь только цементом»^{194}.

Как человек, который считает себя вашим работником, сотрудником вашей разведки, я хотел бы просто осветить некоторые политические аспекты, связанные с нашей работой.

Я один из тех, кто считает необходимым время от времени вести локальные войны, не вовлекая в них сильные ведущие страны (Америку и Великобританию). Необходимо обескровить, истощить ресурсы Советского Союза и сыграть на моральном факторе, который, как вы знаете, не в его пользу. Я говорю о локальных войнах, в которых используется только классическая артиллерия, без атомных боеголовок, и оружие ближнего боя. И тогда вы сами увидите моральный уровень советских солдат и офицеров. Война должна длиться три-четыре месяца, как та, что была на Дальнем Востоке в прошлом десятилетии [28] . Должна пролиться кровь.

28

Пеньковский говорил о корейской войне (июнь 1950-го — июль 1953 года).

Так или иначе, но надо существенным образом ослабить Советский Союз. Хорошо, что Хрущев так подставляется. Пусть он еще больше помогает Кастро. Кастро сейчас уже использовал почти все его поставки. Пусть Хрущев дает больше, как можно больше. Конечно, я бы не позволил ему поставлять это оружие. Я не президент, а разведчик, и у меня есть небольшой опыт^{195}.

Извините, что я позволяю себе рассуждать на такие серьезные темы, но я свободно себя чувствую. Я в Свободном Мире. Необходимо каким-то образом сломать Советский Союз, лишить огромных материальных и людских ресурсов, но не допустить мирового конфликта. Я обо всем этом уже писал, а теперь повторяю. Думаю, что необходимо организовать встречи, которые нужно провести втайне, а не на высшем уровне, что так любит Хрущев. Он постарается добиться преимущества на этих встречах на высшем уровне и усилить свой престиж по отношению к США и Англии. Вы это хорошо понимаете. Необходимо собрать всех лидеров Свободного Мира, скоординировать их действия и собрать какие-то материальные пожертвования во имя общей победы^{196}.