Шпион особого назначения
Шрифт:
– Разумеется, – ответил уборщик. – Зачем оставлять деньги человеку, который не уважает тебя при жизни. Я тут ничего не трогал, только снял постельное белье с кровати. Вернусь через двадцать минут. Вы не хотите взглянуть на постельное белье?
– В этом нет необходимости.
Уборщик вышел в коридор, закрыл за собой дверь. Донцов осмотрелся по сторонам, прошел в ванную, вывалил на пол содержимое мусорной корзины. Присев на край унитаза, стал разглядывать свой небогатый трофей. Скомканные бумажные полотенца, пакетик из-под шампуня, разовая бритва, гнутая зубочистка, стеклянный флакон с остатками ядовито желтого лосьона на донышке.
Донцов
Яночка занимал большую комнату, уютную, какую-то домашнюю. На полу шерстяной ковер темного зеленоватого тона. В углу большой телевизор, у противоположной стены кровать с деревянной спинкой. На стенах в светлых рамах несколько литографий старинного городского быта. Еще в номере есть холодильник, большой сервант с баром, письменный стол. Донцов подошел к окну, раздвинул шторы. На подоконнике две газеты на чешском языке, один номер вчерашний, другой двухдневный. Донцов расправил бумагу, прочитал заголовок на первой полосе: «В старинном замке „Водичков“ совершено тройное убийство».
Донцов по диагонали пробежал глазами текст, набранный жирным петитом: "Полицейские содрогнулись от зрелища, которое предстало перед глазами… В кровавой луже плавал труп женщины… Высокие чины городской полиции находятся в полной растерянности и отказываются давать какие-либо комментарии по поводу зловещего преступления… Из трех трупов, найденных в замке, опознана лишь работница музея. Замок Водичков, построенный в темную средневековую эпоху, пользуется недоброй славой… Видимо, здесь не обошлось без вмешательства потусторонних сил… " Когда в распоряжение журналистов нет достоверных фактов, приходится довольствоваться собственными выдумками и всякой мистической чепухой.
Во вчерашнем номере пережевывались все те же уже известные подробности случившегося. Донцов бросил газеты на подоконник. Яночка живо интересовался ходом расследования. Чешские газеты в Гамбурге можно купить в районе аэропорта или Главного вокзала. В обе эти точки отсюда путь неблизкий, но Яночка не поленился его проделать.
Из широкого, почти во всю стену, окна открывался живописный вид вечернего города. На противоположной стороне улицы старые двухэтажные дома, крытые черепицей, видна залитая огнями площадь. Над этой горизонтальной панорамой высоко поднимается подсвеченный прожекторами шпиль старинной ратуши, напоминающий то ли короткую шампуру без шашлыка, то ли клинок кинжала. Клинок заржавел и выглядит совсем не опасным. Донцов отошел от окна, встал на колени, заглянул под кровать. Затем залез в бар и убедился, что Яночка не тронул ни одну из стограммовых бутылочек со спиртным.
В шкафу болтались на кронштейне пустые вешалки, в ящиках и в полках для обуви пусто.
Донцов придвинул кресло к письменному столу, включил лампу, стал один за другим выдвигать ящики. Он обнаружил простой карандаш, черный фломастер, почтовые конверты с эмблемой гостиницы и стопку фирменной бумаги с изображением фасада отеля и его адресом, напечатанными в верхнем левом углу. Донцов пересчитал конверты, перехваченные бумажной ленточкой: девять штук. Одного не хватает.
Щурясь от яркого света настольной лампы, стал рассматривать верхний лист бумаги: на ровной поверхности четко просматривались отпечатавшиеся бороздки, оставленные острым карандашом или шариковой ручкой. Нет сомнения, Яночка или человек, живший здесь до него, кому-то писал письмо или записку. При этом использовал верхний лист фирменной бумаги, как подложку, чтобы ручка не скользила по гладкой полированной поверхности письменного стола. Донцов вытащил из кармана ножичек, поскреб его лезвием грифель карандаша. Двумя пальцами взял бумажный лист, потряс его вправо-влево. Мелкая графитовая крошка рассыпалась по поверхности бумаги, осела в глубоких бороздках, оставленных ручкой или карандашом.
Донцов осторожно положил бумагу на стол, стал вглядываться в проступившие ее поверхности буквы. Письмо написано по-немецки. Два слова можно легко прочитать, все остальные – неразборчиво.
В дверь постучали. Деликатный уборщик покашлял в кулак, извинился за беспокойство и только после этого вошел в номер.
– Простите, но вам придется заканчивать свои поиски, – сказал он. – Скоро сюда придет старшая горничная. Она должна…
Донцов поднялся с кресла. Сдул графитовую крошку с бумаги, вдвое сложил лист и осторожно опустил его в карман плаща. – Я все понимаю. Спасибо за помощь. Но скажите такую вещь. Конверты, которые лежат в столе… Сколько должно быть?
– Ровно десять штук. А листов бумаги должно быть двадцать. Лично я пересчитываю конверты и листы бумаги. Если наш гость использовал один или несколько конвертов, я докладываю в стопку недостающие. Обычно люди не пишут друг другу писем, а звонят по телефону. Постояльцы гостиниц – совсем другое дело. Они любят писать письма на фирменной бумаге.
– Перед тем, как в номер въехал господин Яночка, вы пересчитывали бумагу и конверты? – Разумеется, пересчитывал. Предыдущий постоялец не пользовался бумагой и конвертами. В таких вещах я не ошибаюсь никогда.
Донцов кивнул головой. Что ж, если старый немец говорит, что конвертов было именно десять, ему можно верить. Значит, Яночка, сидя за этим столом, писал письмо кому-то из своих друзей или женщин. Ниточка тоненькая, но это лучше, чем ничего. Листок, служивший подложкой к письму, нужно будет отправить в Москву вместе с отпечатками лап Яночки. Чтобы эксперты не остались без работы.
– Спасибо за помощь, – поблагодарил Донцов.
– Нашли что-то интересное? – не удержался от вопроса уборщик, душу которого разрывало любопытство.
– Так, кое-что, – частный сыщик загадочно улыбнулся. Донцов вышел в коридор, спустился вниз по лестнице. Яночка в спешке уезжая из гостиницы, мог оставить в номере нечто важное, но не оставил ничего, заслуживающего внимания. Почти ничего. Сейчас Яночка где-то далеко. В другом городе или другой стране. Донцов испытывал недовольство собой, усталость и разочарование. Простреленная рука разболелась то ли от плохой погоды, то ли от пережитой неудачи. Донцов казался самому себе вагоном, отцепившимся от состава. А поезд тем временем набирает ход, скрывается где-то за горизонтом.