Шпион вышел вон
Шрифт:
В уважении, – говорит он совсем тихо.
Я вам еще пригожусь, – говорит он тихо-претихо.
Слышите, вы? – говорит он шепотом.
Ребята, мы ведь должны… вместе… – шепчет он.
Одна команд… емьер своих не сдает… – шепчет он.
Поодиночке, переломают как прути… – шепчет он.
Вместе мы едины, вместе мы сил… – шепчет он.
Не надо… – шепчет он.
Я вам пригожу… – говорит он почти одними губами.
Пожалуйста, не убива… – говорит он беззвучно.
Беззвучно плачет. Из-за спины появляется рука в перчатке, она берет олигарха за подбородок. Тот вздрагивает. Всхлипывает. Зажмуривается.
Поднимает
Не Бога, кроме…
Появляется вторая рука с ножом, которая делает разрез на горле олигарха. Из-за этого олигарх становится похож на урода с двумя улыбками. Выпученные глаза. Мычание (рука в перчатке зажимает рот). Затемнение. Помещение темнеет, мы видим только окно, в котором тоже – ночь. Мы видим яркое ночное освещение Москвы. Огни, фонарики, река света на дороге…
(«многое, многое изменилось в первопрестольной в сравнении с лихими девяностыми, с их отсутствием уличного освещения, подпольными казино и другими свинцовыми мерзостями так называемого «переходного» капитализма – примечание сценариста голосом «историка» «Радзинского»).
Камера, словно вор, возвращается в палату Кремля нехотя, осторожно, показывает нам окно, потом подоконник. Мы привыкаем к темноте, и если поначалу ничего не видим внутри, то постепенно начинаем различать картинку.
Мы видим стул, с привязанным к нему телом, прямо в центре палаты.
Полу-лежащее тело, безвольно опущенная почти до пола рука. Вытянутые ноги. Тазик неподалеку. Кипятильник на полу. Черная лужа, которая начинается от руки олигарха. Мы видим, как из угла встает какая-то тень. Мы не успеваем испугаться, и в свете звезды Кремля видим, что это Конни. Собака подходит к луже крови и начинает лакать из нее. Мы видим светящиеся глаза собаки, ее фосфоресцирующие во тьме зубы… Она выглядит как собака Баскервилей (что лишний раз подтверждает глубокую вторичность всех политических и властных институтов современной Российской Федерации – прим. В. Л.).
Слышно чавкание, морда собаки в крови…
Начинается полуночный бой кремлевских курантов.
ХХХ
Мы видим Молдавию с высоты птичьего полета.
Как всегда издали, Молдавия прекрасна. Зеленеют вдали поля и огороды, блестит синей полоской Днестр, а чуть поодаль от него, полоской поуже, Прут. Синеет в дымке горизонт. Легкие облачка время от времени набегают на камеру, и тогда ее начинает трясти. Мы понимаем, что наблюдаем за Молдавией из иллюминатора самолета. Звучное отрыгивание. Камера показывает нам человека, сидящего у окна. Это генерал ФСБ, бывший лейтенант Альбац. Он допивает банку пива «Холстен» и снова звучно рыгает. Девушка, которая сидит рядом с ним – брюнетка, тонкие черты лица, намек на усики, типичный молдавский тип, – морщится, и демонстративно раскрывает перед лицом газету.
Генерал весело глядит на соседку и качает головой.
Он одет, как типичный русский полупенсионер (еще держусь когтями и зубами за место, но коллеги уже заготовили вазу и прощальное стихотворение – В. Л.), уроженец Молдавии, приехавший на свою так называемую «родину» в погоне за ностальгией и сказками про дешевое вино и копеечные цены. Одет он соответствующе. Джинсы-бананы, пакистанская рубашка, из тех, что меняли на патроны и валютные чеки бойцы ограниченного контингента советских войск в Афганистане, кроссовки с аляповатой надписью «Адидас» (слишком большой, чтобы это было правдой, – В. Л.), кожаная сумка а-ля почтальон на плече. И, конечно, – аплодисменты! – джинсовая безрукавка. Дополняет совершенно аутентичный наряд красный цвет лица, три банки из-под пива и четыре пластиковых стаканчика, в которые стюардессы «Молдова Айрлайн» наливают по 100 граммов вина (а могли бы и 200, и это в Молдавии!!! – негодующее примечание сценариста).
Генерал весело качает головой снова, и рыгает уже безо всякого пива.
Мы не видим лица девушки, лишь ее руки и газету. Крупно заголовок. «Где Комсомолочка, там победа!». Под заголовком – фотография какой-то старой советской певицы и ее альфонса. Они с показным интересом смотрят в развернутую на их столике газету. Внизу, синими буквами. «… сим и Алла читают статью нашего обозревателя, как зачать в самоле..». Даже газета выглядит…. негодующей.
Генерал отворачивается от соседки и глядит в окно. Потом – на часы. Голос пилота:
Дамы и господа, – говорит он.
До посадки в аэропорту Кишинева осталось сорок минут, – говорит он.
Скоро мы пойдем на снижение, – говорит он.
А пока мы находимся в зоне турбулентности, – говорит он.
Поэтому нас трясет, – говорит он.
Но мы делаем все, чтобы полет прошел нормально, – говорит он.
Оставайтесь на своих местах, пожалуйста, – говорит он.
И пристегните ремни, – говорит он.
Камера показывает, как проход между рядами наполняется пассажирами. Они устраивают настоящую давку у туалета. Женщины одеты в спортивные штаны и туфли, некоторые – моложе – одеты, как обитательницы Рублевки. На мужчинах – кожаные куртки. Это гастарбайтеры, которые возвращаются домой на побывку. Девушка, негодующе глядя на гастарбайтеров, говорит с легким акцентом:
Дикари! – возмущенно говорит она.
Во-во, доча, и я говорю! – говорит оживленно генерал.
Думаешь, мне поссать не охота? – говорит он.
Да ведь я старый солдат, – говорит он.
Наш танк стоял под Даманским, – говорит он.
Экипаж трое суток находился в боевой готовности, – говорит он.
И что ты думаешь? – говорит он.
Поступил приказ всем экипажам, – говорит он.
Лично от главнокомандующего Вооруженными силами Советского Союза, – говорит он.
Не ссать! – шепотом передает он приказ.
Наклонился чуть к девушке, та даже от интереса чуть приспустила газету. Край лица и глаз – веселый, безумный, – чекиста, мы смотрим на него из-за газеты глазами девушки. Газета опускается еще. Лицо генерала крупно.
А что вы там делали? – говорит девушка.
Ну, на Даманском? – говорит она.
Как что, доча, – говорит он с улыбкой.
Воевал, – говорит он.
Позвольте представиться, – говорит он.
Генерал танковых войск Николай Гудерианов, – говорит он.
Протягивает визитку. На ней нарисован танк, надпись. «Генерал танковых войск в отставке, Н. П. Гудерианов».
Ух ты, – говорит девушка.
А как же, доча, – говорит генерал.