Шпионка, пришедшая с севера
Шрифт:
— Вы на то и директор, Орвилль, чтобы обо всем знать, — назидательно проговорил князь. Его узкая белая рука легла на лоб Татьяны. — Эта Доминика происходит из рода маркизов д'Бузевилей, выскочек, в их роду всегда было полно умалишенных. Ее прадед застрелил жену и сам повесился, а другие только тем и занимались, что тратили фамильное состояние, истязали окрестных жителей и спивались. В ее жилах течет гнилая кровь. Где она?
— Я немедленно отстранил Доминику от работы, как только мне стало известно о произошедшем, — с готовностью ответил директор. — Ваше высочество, я веду
— Вы ошибаетесь, Орвилль, — перебил его князь. — Расследование веду я. Я лично возглавляю комиссию, которая занимается расследованием всех правонарушений, имеющих место в Святой Берте. И поверьте мне, господин директор, если мне станет известно, что вы покрывали эту сумасшедшую, то вы полетите первым.
Вам это понятно?
Орвилль в страхе закивал головой.
— В любом случае Доминика здесь больше не работает, — сказал, чуть успокоившись, Клод-Ноэль. — В конце концов, в княжестве пока что я хозяин и могу сместить вице-директора Святой Берты. Так вот, я вышвыриваю ее вон. Пусть все знают, что она — последний человек на свете, которому я дам аудиенцию.
Орвилль улыбнулся. Ну что же, как он и рассчитывал, давнишняя вражда между Гримбургами и д'Бузевилями дала о себе знать. Клод-Ноэль терпеть не мог претендентов на бертранский престол, а Доминика не раз заявляла, что она по праву может носить корону княжества.
— Я вам обещаю, Татьяна, — снова обратился к ней князь, — у вас все будет хорошо. Конечно же, такое заверение с учетом того, что вы отбываете тридцатилетний срок в Святой Берте, звучит несколько цинично, но такова жизнь. Вы же знаете, что помочь вам я, к сожалению, не в силах. Будь моя воля, я подписал бы указ о вашем помиловании, но у меня нет на это права. Но я вам могу обещать — вас больше никто не тронет. Я давно собирался устроить чистку в тюремных кадрах, вы дали мне отличный повод. Орвилль, вы слышите? Госпожа Полесская — моя хорошая знакомая. Я все же великий князь Бертранский и могу позволить себе общаться со всеми, кто мне симпатичен. Если мне станет известно, что в Святой Берте снова процветают истязания заключенных, то вас постигнет участь Доминики. Благодарите Татьяну, она вступилась за вас, а не то вы бы ушли на пенсию, причем с позором.
— О да, ваше высочество, — Орвилль был донельзя напуган. Он уже пожалел, что раздул эту историю.
Великий князь поднялся:
— Мне пора. Мои министры задержатся и поговорят с заключенными, Орвилль. И все их претензии будут учтены. Я не хочу, чтобы в мире говорили о том, что бертранские тюрьмы напоминают ГУЛАГ. Где вы работаете, Татьяна?
— В прачечной, — ответила Полесская.
На холеном лице Клода-Ноэля отразился неподдельный ужас. Он менял рубашки три или четыре раза в день и никогда не задумывался, откуда в его шкафу каждое утро берется дюжина свежих.
— Вы слышали, дамы и господа! — воскликнул он. Придворные зароптали, выражая крайнее недовольство. Репортеры сделали несколько снимков. — Орвилль, госпожа Полесская больше не будет горбатиться в ужасной прачечной, там нет ничего хорошего. Я был однажды там — вонь, сырость, пар. Очень плохо для кожи. Что вы можете предложить?
Директор замялся. Он, если честно, не очень хорошо разбирался в подвластном ему хозяйстве. За все отвечала Доминика, которую Клод-Ноэль соизволил несколько минут назад уволить.
— Библиотека, — произнесла Татьяна. — Ваше высочество, я всегда любила книги.
— О да, вы тысячу раз правы, — сказал князь, взмахнув рукой, унизанной перстнями. — Какой же у вас тут мерзкий запах, — обратился он к Орвиллю, — вы хотя бы применяете в тюрьме дезодоранты, господин директор? Вы слышали, что сказала Татьяна? Переведете ее в библиотеку. И немедленно. Кстати, это для вас!
В палату внесли огромную корзину фиалок.
— Еще сегодня утром они цвели в Ницце, я лично выбирал, — сказал Клод-Ноэль.
Этим его дары не ограничились. Несколько корзин с фруктами и сладостями, а также небольшой подарок.
— Вы когда-то отказались от моего презента, Таня, — сказал Клод-Ноэль. — Тогда ваш отец занимал ответственный пост. Теперь вы не связаны дипломатической этикой. Это из моей коллекции, с наилучшими пожеланиями от моей матушки.
Таня вспомнила вдовствующую княгиню Беатриссу, на дне рождения которой она вальсировала с Клодом-Ноэлем. Это было всего полгода назад, а как будто прошла вечность.
— Прошу вас.
Великий князь хлопнул в ладоши, и один из сопровождающих вынул из плоского чемоданчика небольшую шкатулку. Князь распахнул ее. На темно-желтом бархате лежала изящная безделушка — бабочка, выполненная чрезвычайно искусно. Таня присмотрелась — у бабочки было человеческое тело, прекрасная обнаженная девушка. Крылышки сияли разноцветной эмалью и драгоценными камнями. Наверное, это дорогая эксклюзивная вещь.
— Работа одного из учеников Фаберже, — с гордостью сказал Клод-Ноэль, — чудесная вещь, выполнена в самом начале века, стиль модерн. Вы и есть эта прекрасная бабочка.
На что он намекает, подумала Татьяна. У нее нет крыльев, чтобы улететь из Святой Берты. Вдруг Таня подумала: если бы она бежала, то Клод-Ноэль был бы этому только рад. Он дарит ей надежду.
— Я купил ее в Париже, на аукционе. Свои драгоценности распродавала баронесса Ротшильд. За этой брошью охотился один саудовский шейх, он коллекционирует драгоценности, но я предложил больше. Эта вещица, Татьяна, удивительно подходит к вашим глазам. Прошу вас, примите ее.
Он осторожно приколол девушку-бабочку к ее больничной пижаме. Таня ощутила восторг.
— Орвилль, это мой личный подарок, не обязательно его конфисковывать.
— Конечно, ваше высочество. — Орвилль склонился перед князем.
— Ну что же, мне пора. Желаю вам всего наилучшего. — Князь нежно прикоснулся теплыми губами к руке Татьяны. Он шепнул ей: — Держитесь. Я вас защищу. И запомните, отчаяние — самый страшный грех.
Свита зашелестела платьями, снова несколько фофотографий, которые вечером появятся во всех бертранских газетах — визит милосердия, великий князь инспектирует тюрьму и навещает русскую шпионку. Впрочем, Клоду-Ноэлю всегда требовались сенсации, эпатаж и сумасбродные поступки. То, что другим было запрещено, было ему в самый раз.