Шпионские рассказы (сборник)
Шрифт:
«Да ну их к черту, эти Париж и Гамбург!..» — как от зубной боли поморщился Гарри.
Он припомнил крохотный, тесный ресторанчик на окраине Рио-де-Жанейро. Эта тихая и чудесная забегаловка отличалась от салона самолета разве что высотой потолка. Влюбленные парочки, испытывающие свежие чувства друг другу, после вылежки на пляже выбирали именно этот тесный ресторанчик.
Гарри глупо хмыкнул, когда в голове промелькнула Пушкинская строчка «Я помню чудное мгновенье, передо мной явилась ты…» Леночка тогда очень много болтала. Женская насмешливая мысль подчиненная женской же логике, могла запросто
«А о чем мы еще тогда говорили с ней?.. — Гарри потер ладошкой лицо и вдруг понял, что улыбается. — Наверное, все-таки о работе, хотя я не помню о чем конкретно… Кажется, в начале мы выпили за тех парней, которые остались на африканском берегу прикрывать бегство «Колибри». А Лена сказала, что любит меня и не хочет, чтобы я оказался на месте тех ребят…»
Воспоминания оборвались. Гарри проглотил комок в горле и с робкой надеждой подумал, что яд в его бокал мог бросить все-таки официант, а не Леночка.
Но потом был Токио. Во время тайных переговоров с местными мафиози, Леночка оценила жизнь Гарри всего в полмиллиона долларов. Когда Макс Тирли рассказывал ему об этом, он прятал глаза. Точнее, Макс смотрел на полуживой кактус на подоконнике похожий на перевернутый крест. По плану, разработанному Леночкой, Гарри должен был умереть на грязной мусорке от передозировки наркотиков. А в кармане его куртки полиция обязательно нашла копию расписки, в которой Гарри соглашался работать на террористов из «Януса».
«О, женщины!..» — Гарри откинулся на спинку кресла и на пару секунд закрыл глаза. Его улыбка снова деградировала в усмешку. В ней перемешались и горечь о навеки потерянной любви и некое тайное понимание смысла жизни опытным супершпионом.
Наверное, Гарри было удивительно обаятелен в эту секунду. Красавица мексиканского вида сидевшая слева, следом за пожилой парочкой, бросила на него печальный и выразительный взгляд недавно разведенной женщины.
«А иди ты!.. — не без раздражения подумал Гарри. Он с трудом отрывал взгляд от выпяченного женского декольте. — Я еще жить хочу!..»
Островок Санта-Аламос провалился куда-то под брюхо самолета, словно самолет собрался по куриному присесть на него. Между легких облаков проявилась далекая, едва различимая линия горизонта. Вечернее небо становилось песчано-красным, а море внизу небесно голубым.
«Перевернутый мир, черт бы его побрал!..» — Гарри снова закрыл глаза.
Он ни о чем не думал целую минуту, рассматривая темную бездну перед собой.
«Леночка, сволочь ты несчастная!..» — наконец по-русски, с горечью подумал Гарри.
В Париже его все-таки потянуло на сентиментальность. После перестрелки на бульваре имени французского классика и ночи полной шальной любви в «Национале» Гарри рассказал Леночке, как испугался единственный раз в жизни. Это было там, в его маленьком Лауэрте. Во время прогулки на водном мотоцикле у него вдруг кончился бензин. А потом налетел шторм. Гарри добирался до берега вплавь долгих три часа и едва не разбился о прибрежные скалы.
— Я тогда много думал, Леночка… Как никогда много!
Гарри вспомнил улыбающийся и чистый профиль девушки на фоне светлого окна. Было уже утро…
Она не удивилась и спросила:
— О чем же ты думал?
Гарри попытался рассказать и вдруг с удивлением обнаружил, что молотит полную чепуху. Это поняла и Леночка.
Она засмеялась и спросила:
— Ты идиот, да?..
Рассказ Гарри и в самом деле выглядел довольно глупо. Гарри мог точно рассчитать время прыжка с движущегося товарного вагона через стойки железнодорожного моста, но простое изложение собственных — пусть и прошлых — мыслей вдруг стало для него неразрешимо сложным. И если там, в море, Гарри первый раз в жизни испугался, то, рассказывая в Париже об этом Лене, он едва ли не первый раз смутился. А потом он вдруг стал убеждать девушку в том, что он знал, что не умрет. Знал не сразу, конечно, но все-таки и до того, как волны пронесли его мимо скал. Это была радость, что ли?..
— Что-что?!.. — удивленно переспросила Лена.
Ее лицо вдруг стало серьезным. Гарри снова — еще более сбивчиво и путано — сказал об удивительной, пронизывающей радости спасения до факта самого спасения.
Лена погладила его по голове, как гладят ребенка, и сказала:
— Тогда я знаю, о чем ты думал.
Через неделю операция против террористов «Януса» вступила в завершающую стадию. Была Ницца, а затем Вена. В Ницце Гарри едва ушел от явно наведенных на него преследователей, а в Вене те же самые головорезы подкарауливали его на явке, на площади Штрауса. Гарри в который раз выручил Макс Тирли. Макс получил пулю в руку, а в завершающей схватке ему едва не выбили глаз.
«Макс Тирли никогда не верил Леночке, — думал Гарри. — Макс всегда считал, что она работает на «Янус», а не на русскую разведку… С самого начала».
Гарри хотел ощутить ненависть, но вместо нее в груди была обыкновенная никотиновая тоска. Заглушить ее смогли бы только физические движения. И Гарри снова вспомнил ночной, волшебный шторм в Лауэрте…
Макс Тирли отложил гаечный ключ, потом только что снятый поддон двигателя и присел перекурить. В смотровой яме под мощным «Ягуаром» было темно, переноска не работала, а отраженного света хватало только на то, чтобы не садануть себе ключом по руке.
Макс уже не боялся. Страх ушел без следа, едва он понял, что успеет завершить работу в гараже Гарри Блейка до того, как вернется хозяин виллы.
Макс думал и рассматривал кончик горящей сигареты. Дорога в Лауэрте из аэропорта в Денези представляла из себя 35 миль горного «серпантина». Гарри Блейк частенько рассказывал ему о том, что проходит все повороты на этой дороге на максимально возможной скорости.
«Пижон! — усмехнулся Макс. — Он утверждает, что такая езда заменяет ему кофе…»