Шри Ауробиндо. Биография. Глоссарий

Панкова А.

А вот что писала «Кесари» Тилака: «Бабу Ауробиндо Гхош, привлеченный к суду в качестве редактора «Банде Матарам», был освобожден… Его знания и патриотизм так велики, что в его освобождении просматривается рука Провидения».

Самое время привести здесь и те впечатления, которыми поделился м-р Генри У.Невинсон, [153] член английского парламента и журналист, после того, как он взял интервью у Шри Ауробиндо. (Выше мы уже цитировали его мнение о разделе Бенгалии.) Итак, вот что он писал: «М-р Ауробиндо Гхош, почти определенно, не был связан с «Югантаром», но вот его связь с издаваемой на английском языке «Банде Матарам» никем серьезно не отрицалась, хотя эта газета тоже была признана нелегальной. Когда я подошел к дому, расположенному на большой площади (дом Субодха Муллика), где должен был состояться митинг, я обнаружил, что в доме темно и, судя по всему, никого нет. Слуга-индиец впустил меня в дом, и вскоре появился м-р Ауробиндо Гхош, он был один. Видимо, он не ожидал увидеть меня, потому что письмо о моем приезде было задержано, без сомнения, почтовыми шпионами, как и, по словам м-ра Ауробиндо, почти все его письма. Особого повода жаловаться на это у него не было, да он и не жаловался, поскольку недавно стало известно, что в Бомбее прочитывались письма даже одного из самых уважаемых английских общественных деятелей, адресованные одному из членов Королевского Совета, да и другие англичане, дружившие с индийцами из Калькутты, рассказывали мне,

что их письма были вскрыты подобным образом.

153

3 января 1939 года Шри Ауробиндо во время разговора вспоминал: «Я встречался с Невинсоном дважды: один раз в Бенгалии, в доме Субодха Мулика. В то время я был необычайно серьезен. Второй раз я встретил его, будучи президентом национальной конференции в Сурате. Тогда я тоже не смеялся – как же, ведь я президент! Поэтому он назвал меня «человеком, который никогда не смеется».

Минто, судя по всему, не питал никаких чувств к Невинсону, как к своему соотечественнику. В письме к Морли от 6 мая 1908 года, написанном вскоре после ареста Шри Ауробиндо и других, он писал: «Жаль, что нельзя поместить людей, подобных Невинсону, вместе с прочими арестованными нами несчастными созданиями». (Манодж Дас. «Шри Ауробиндо в первом десятилетии нашего века», с. 8–9).

Ауробиндо выглядел достаточно моложаво, ему можно было дать менее тридцати лет. Внимательные темные глаза смотрели, как казалось, с тонко очерченного лица с непоколебимой серьезностью, однако внешний вид и манера держаться выдавали английское воспитание, были явно английские. Прослужив какое-то время в отделе образования Бароды в этом прогрессивном штате, он переехал в Калькутту и стал лидером националистов, или молодых экстремистов, которые даже м-ра Тилака считали приверженцем партии «умеренных» в прошлом. Один из его братьев, довольно заметный в Англии поэт, был профессором английской литературы в Президентском колледже при Калькуттском университете, где он вел английскую грамматику и литературу. Еще один брат, предположительно, принадлежал к другому крылу партии экстремистов… Его выступлениям, которые отличаются приподнятостью духа, присущ религиозный фанатизм сверхъестественной религии, его можно было бы назвать фанатиком. Он был одержим особой проницательностью и безоглядной преданностью. Как лошадь в шорах, он мчался вперед, не обращая внимания ни на что вокруг, кроме узкого полотна дороги перед собой. Но в конце этого пути ему открывалось видение, более одухотворенное, чем открывалось взору любого другого фанатика, устремившегося на смерть с образом Рая перед собой. Национализм для него был куда больше, чем просто политическая цель или средство для достижения материального благополучия. Для него национализм был окружен ореолом славы, сияющим нимбом, которые средневековые святые видели вокруг голов великомучеников. Серьезный до глубины души, безразличный к славе и к чужому мнению, он был одним из самых молчаливых людей, которых мне довелось встречать, и словно был сделан из какого-то особого материала, из которого делают мечтателей, но только тех мечтателей, которые добиваются осуществления своих мечтаний любыми средствами».

И тем не менее дни существования «Банде Матарам» были сочтены. Оглядываясь назад, на первые двенадцать месяцев существования газеты, он писал по случаю ее первой годовщины: «Она появилась в ответ на настоятельные нужды общества, а не только для того, чтобы удовлетворять чьи-то личные амбиции или личную причуду; она родилась в великий критический час для всего народа, чтобы донести до него послание, которое ничто не могло помешать ей донести… Она заявляла, что является выразительницей воли народа и с величайшей преданностью рисовала его идеалы и чаяния».

Газета не дожила до своей второй годовщины. С учетом быстро сокращавшихся фондов она не могла продолжать выходить, тем более в отсутствие Шри Ауробиндо, арестованного в связи с так называемым алипорским делом и содержавшегося под стражей. Прочие члены редакционного совета продолжали еще какое-то время издавать газету, но когда деньги закончились совсем и издавать газету стало не на что, они заказали кому-то подстрекательскую статью, намеренно провоцируя ярость властей. Что и не заставило себя ждать. Правительство успело уже принять акт о запрещении прессы, который облекал исполнителей властью конфисковывать и закрывать любое издание, которое казалось ему неподходящим, а тем более опасным. Этот акт и обрушился со всей силой на «Банде Матарам», и газета с честью и достоинством встретила свой славный конец.

Сейчас мы подошли к моменту проведения Конгресса. Вначале с 7 по 9 декабря 1907 года в Миднапоре проходила трехдневная конференция. Во время заседаний разгорелась словесная баталия между националистами и «умеренными», последние, похоже, попросили помощи у полиции, и между президентом К.В.Даттом и Сурендранатом Банерджи посадили начальника полиции. Видя, что все их даже самые незначительные предложения отвергаются, а «умеренные» так или иначе отказываются принять резолюцию, одобренную в прошлом году на сессии Конгресса в Калькутте, группа националистов в полном составе покинула заседание, призвав собраться отдельно под руководством Шри Ауробиндо и принять резолюцию, поддерживающую их программу всеобщей Свадеши и бойкота, и послать ее на сессию в Сурат.

События на суратской сессии Конгресса, [154] состоявшейся 26 декабря 1907, года достигли наивысшего накала в тот момент, когда националисты и «умеренные» выступили друг против друга и пришли к конфронтации: на одной стороне – Тилак, Шри Ауробиндо и прочие сторонники национализма, а на другой – «умеренные» во главе с Ферозешахом Мехтой, Гокхале идр. Националисты требовали, чтобы была приведена в действие резолюция, принятая в прошлом году на калькуттской сессии Конгресса и ратовавшая за Свадеши, бойкот, национальное образование и полную независимость, в то время как «умеренные» отказывались ее признавать. Проверка сил произошла в момент избрания президента. «Умеренные» голосовали за Раша Бехари Гхоша, прекрасного юриста и политического оратора и кроме того надежного их сторонника. Националисты же выдвигали на это место Лала Ладжпата Рая, уже имевшего опыт тюремного заключения и депортации. На открытой сессии Тилаку не позволили выступить с речью. Давайте посмотрим, как все было, со слов Шри Ауробиндо: «Националисты прибыли туда (в Сурат) отовсюду в большом количестве и провели общественную конференцию под моим председательством; так что некоторое время было неясно, на чьей стороне окажется большинство, однако в этом «умеренно»-ориентированном городе партия «умеренных» сумела привлечь на свою сторону так называемых делегатов числом в 1300 человек, в то время как националисты сумели собрать вокруг себя только 1100 человек. Было известно, что лидеры «умеренных» подготовили для Конгресса новую конституцию, которая делала практически невозможным для экстремистской партии получение большинства голосов ни на одной из предстоящих ежегодных сессий. Молодые националисты, особенно из Махараштры, намеревались любыми средствами воспрепятствовать этому и решили сорвать Конгресс, если не смогут получить в нем большинства голосов. Ни Тилак, ни другие лидеры, за исключением Шри Ауробиндо, [155] об этом решении ничего не знали. На заседании на трибуну поднялся Тилак, чтобы предложить резолюцию о руководстве Конгрессом. Выдвинутый «умеренными», президент не дал ему слова, однако Тилак, продолжая настаивать на своих правах, начал зачитывать резолюцию. Поднялся страшный шум [156] : молодые добровольцы из Гуджарата стали размахивать стульями, угрожая ему. Это вывело из себя маратхов: один из принадлежащих им ботинков со свистом пролетел через весь зал, явно нацеленный на председательствующего, д-ра Раша Бехари Гхоша, попав при этом в плечо Сурендре Натху Банерджи. Один из молодых маратхов нацелился на трибуну, лидеры «умеренных» бросились врассыпную; после короткой схватки у трибуны со стульями сессия прекратила свое существование без права возобновления работы. Лидеры «умеренных» решили приостановить Конгресс и заменить его общенациональной конференцией со своей конституцией и договоренностями, которые обезопасили бы их партию. В это время к Тилаку подошел Ладжпат Рай и сообщил, что правительство решило, в случае если в Конгрессе произойдет раскол, сокрушить экстремистов самыми безжалостными методами. Тогда Тилак пришел к выводу – и время доказало его правоту, – что страна не готова еще успешно противостоять всякого рода репрессиям, и предложил расстроить планы как «умеренных», так и правительства присоединением к конференции националистов и подписанием заявления о признании новой конституции, требуемой «умеренными». Против этого соглашательства выступили Шри Ауробиндо и ряд других руководителей; они не верили, что «умеренные» допустят националистов на свою конференцию (так и произошло), и предложили, чтобы вся страна выступила против репрессий. Таким образом, на некоторое время Конгресс прекратил свое существование; однако и конференция «умеренных» не имела успеха: на нее собралось лишь очень небольшое число людей, которое все больше сокращалось. Шри Ауробиндо надеялся, что страна окажется достаточно сильной, чтобы противостоять репрессиям, по крайней мере в Бенгалии и Махараштре, где энтузиазм масс был очень сильным и почти всеобщим; однако он также понимал, что, даже если и будет временное крушение, репрессии вызовут заметные перемены в умах и сердцах людей и что весь народ примкнет в едином порыве к националистам и идеалам независимости. В действительности так и случилось, и когда Тилак вернулся после шести лет заключения в тюрьме в Бирме, он сумел совместно с миссис Безант не только вдохнуть в Конгресс новую жизнь, но и сделать его истинным представителем народа, преданным делу национализма. Партия «умеренных» сократилась до весьма небольшого числа либералов, но даже они в конце концов подписались под идеями полной независимости». [157]

154

Ранее для проведения сессии Конгресса 1907 года был выбран Нагпур, а не Сурат. Однако, учитывая, что националисты занимали более сильную позицию в Махараштре, «умеренные» изменили место проведения сессии на Сурат – в «безопасном» штате.

155

Однажды в Пондичери Шри Ауробиндо вспоминал об этом инциденте: «История редко записывает события, ставшие решающими, но находившимися «по ту сторону занавеса»; она записывает только то, что происходит по эту, видимую, сторону. Немногие знают, что именно я (не консультируясь с Тилаком) отдал приказ добиться роспуска Конгресса, так же как я причастен к отказу присоединиться к новомодной Конвенции «умеренных», – то есть к двум главным событиям в Сурате. Мало известно даже о моих действиях направленных на то, чтобы придать бенгальскому движению воинствующий характер или основать революционное движение». («О себе», с. 49)

156

Приведем графически четкое описание этих событий, сделанное Генри У. Невинсоном, который присутствовал на этой исторической сессии: «Внезапно что-то пролетело через зал – ботинок! Ботинок маратхов! Рыжеватая кожа, задранный нос, подбитая металлом подошва. Ботинок задел Сурендраната Банерджи по щеке и отскочил в сторону сэра Фирозешаха Мехты. Пролетел, упал – и словно по сигналу белые волны тюрбанов на головах присутствующих хлынули к трибуне. Они шли, перескакивая через препятствия, взбираясь на них, с яростным придыханием, угрожающе размахивая длинными палками и ударяя по голове каждого, кто казался им «умеренным», и в следующий момент коричневые ноги стали топтать зеленое сукно стола президиума; в этот момент я понял, что Индийскому Национальному конгрессу пришел конец». (Цитируется Маноджем Дасом в книге «Шри Ауробиндо в первое десятилетие нашего века», с. 23).

157

Шри Ауробиндо. О себе, с. 47–48.

Таким образом, партия «умеренных» была мертва и окончательно похоронена.

Представляет интерес следующая переписка между Шри Ауробиндо и его близким учеником в Пондичери много лет спустя, причем надеемся, что читатель не пропустит нотки замечательного юмора Шри Ауробиндо.

Ученик: Вы как-то написали, что прожили опасную жизнь. Но мы знаем только, что у вас не было денег, когда вы жили в Англии, – да вначале и в Пондичери тоже. В Бароде вы получали уже приличное жалованье, а в Калькутте стали, можно сказать, богачом.

Шри Ауробиндо: Я был настолько изумлен этой моей сжатой, полной и непогрешимо точной биографией, что даже начал было писать ответ! Но потом подумал: зачем жить более суровой жизнью, чем положено? Так что я все стер. Вот мой единственный ответ!!! Благодарю вас за безопасную, состоятельную, удобную и лишенную приключений жизнь, которой вы меня наградили. Я также заметил, что единственная истинная опасность, подстерегающая человека в этом мире, – это отсутствие денег. Даже сам Карл Маркс не мог бы дать более экономическое описание этому миру. Я только спрашиваю, действительно ли это означает опасную жизнь, как ее понимал Ницше?

Ученик: С прискорбием узнал, что вы стерли все, что написали, и что мои попытки вызвать вас на откровенность обречены. Все говорят, что пока мы этого не сделаем, мы ничего не сможем узнать о вашей жизни. Поэтому я осмелился на это рискованное утверждение – простите меня. Конечно же, я вовсе не хотел сказать, что недостаток денег – единственная трудность, которая может подстерегать. Как бы то ни было, разве не правда, что бедность – одна из самых великих трудностей, как и самая побуждающая? Примером тому – жизни многих великих людей. А значит, жить бедно – означает для меня вести трудную жизнь. Я знаю, что мое убеждение содержит в себе очевидные заблуждения, но разве в целом оно не верно?

Шри Ауробиндо: Ни в коей мере. Вы пишете, как Сэмюел Смайлз. Бедность никогда не казалась мне ужасом, как никогда и не была вдохновением. Похоже, вы забыли, что я оставил свою безопасную и «приличную» службу в Бароде вовсе не по необходимости, как и отказался от 150 рупий жалованья за руководство Национальным колледжем, оставшись без гроша в кармане. Я не смог бы так поступить, будь для меня деньги главным стимулом в жизни. Если вы до сих пор не поняли, что моя деятельность по подготовке революционного движения в течение десяти лет за независимость страны, абсолютно к тому не подготовленной, – была опасной, то какой смысл внушать вам это в надежде, что вы что-то поймете. Что же касается йоги, то разве не вы сами разглагольствовали во всеуслышание о ее ужасных, патетических и трагических опасностях? Так что…». [158]

158

Ниродбаран. Переписка со Шри Ауробиндо, с. 15.