Штабс-ротмистр
Шрифт:
— Сперва разберёмся на яхте. О решении сообщу позже, — сказав это, вице-губернатор смолк. Также молчаливо вёл себя в салоне судна, наблюдая, как его телохранитель по одному вызывал штурмовиков и матросов.
Тышкевич начал с экипажа. Выяснилось: двое уснули на вахте и долго не могли быть разбужены. Какое-то сонное плетение, нехитрое, но исправно сработавшее.
— Капитан! Прошу доставить из карцера Буранова.
Тот с удивлением глянул на штабс-ротмистра, повернул голову к вице-губернатору. Князь кивнул.
Приведённый в салон человек-гора
— Что же я могу знать… — он бы развёл руками, но одна была притянута цепью к обручу, охватывающему пояс, вторая, вдвое короче, оканчивалась культёй. — Невиновен. Сидел в карцере.
— Кто из штурмовиков скорее всех пришёл бы на помощь Хвостицыну?
— Мне почём знать? У них спрашивайте.
— Добром не хочешь?
Тышкевич достал амулет и мысленно прикоснулся к нему, затем перевёл взгляд на однорукого.
Магия, дремавшая внутри камня и накануне напитанная Энергией из Сосуда, развернулась как выпущенная из тисков пружина. Жёлто-серая нитка с налёту вонзилась в лоб арестанта.
— Больно… Вашу налево…
— Зато не посмеешь больше лгать. Кто, по-твоему, скорей всего бы помог бы Хвостицыну?
— Корнет Беглов и вахмистр Берендеев… — он попытался сжать зубы, но не смог противиться плетению, вскрывшему его мозг с деликатностью ледоруба. — Сашка Прохоров тоже… А-а-а… Выключай шарманку, штабс-ротмистр… Мочи нет!
— Вы забыли сказать «господин штабс-ротмистр». Или «ваше сиятельство господин граф».
— Ваше сиятельство… Христом Богом…
Виктор Сергеевич убрал амулет. Буранова отпустило. Уходя, он кинул полный ненависти взгляд. Мол, ещё ничего не кончилось. Наверняка такие же настроения у сбежавшего.
Берендеев и Беглов также покинули салон в цепях. Оба признались, что кроме них и Прохорова никто в заговоре не участвовал. Но ликовали, что штурм-прапорщик утёк, очень многие.
С вольноопределяющимся Прохоровым вышло сложнее. Сперва тот не хотел снимать амулеты. Потом выставил защиту, о которую тонкое жёлто-чёрное щупальце просто сломалось. Естественно, всё отрицал.
— Устроим очную ставку с Берендеевым и Бегловым? — разомкнул уста Горчаков.
— Можно. Для трибунала хватит. Но я ещё кое-что попробую.
Примерно разобравшись, как работает плетение амулета, граф отправил к допрашиваемому своё щупальце. Если первое летело по прямой как пуля, это начало мягко ощупывать вязь защитной магии, сначала её рабочую зону — щит от внешнего проникновения, потом основу.
Внутренний кристалл с запасом Энергии вольноопределяющегося был неплох, но уступал графскому. Был на три четверти наполнен и выглядел пульсирующим сердечком чистого огня.
Тышкевич достал оникс, украшенный красной полосой, и сжал в руке, отправив поток Энергии прямо в это сердце. Потом добавил ещё из своих запасов.
Простой и жестокий трюк, если противник не готов от него защищаться. Энергия Святого Источника, неспособная уместиться внутри кристалла у Одарённого, выплёскивается вокруг и сжигает все тонкие магические построения. Плетение ментального щита на миг приобрело необычайную силу, потом разлетелось на куски. Даже вахтенный матрос, стороживший допрашиваемых, болезненно вздрогнул, хоть и был ординаром. Прохоров вообще повалился на пол.
— Теперь отвечай. Ты усыпил охрану у карцера?
— Я…
— Ты ему принёс американскую одежду?
— Я… И Беглов.
— Кто обчистил кассу судна?
— Мы с Берендеевым. Должен же штурм-прапорщик на что-то жить в Америке…
— Вот такие запросы у этой банды, — прокомментировал Виктор Сергеевич. — Представьте, ваше сиятельство, сто двадцать тыщ — это всего лишь «на что-то жить», не роскошествуя.
Заметив, что его экзекутор отвлёкся, вольноопределяющийся прямо из положения лёжа на полу прыгнул в сторону двери, отшвырнув матроса. Граф, несколько истощённый переполнением Сосуда у Прохорова, бросил вслед самое простое плетение — воздушное лассо, охватившее ноги. Штурмовик немедленно грохнулся на палубу.
— Я его взял! — доложил Искров, выкручивая тому руки за спину.
— Если подобным образом дальше пойдёт, под карцер придётся оборудовать половину трюма, — вздохнул князь. — Тышкевич! Потолкуй ещё с штурм-корнетом Лисициным. Только не мучая. Он пока вне подозрений.
Временный начальник отряда, хоть и побледнел, услышав о допросе с амулетом, но держался стойко. Снял обереги.
— Ваше сиятельство, не затруднит ли вас задать вопросы штурм-корнету? Мне нужно кое-что проверить.
Горчаков удивлённо приподнял седеющую бровь. Это он поручал провести дознание штабс-ротмистру, а не наоборот. Но пенять не стал.
— Известно ли было вам о готовящемся побеге Хвостицына?
Тышкевич тем временем опробовал плетение, наскоро созданное на основе топорного амулетного. Этот штурмовик был ординаром. Во всяком случае, вокруг него не наблюдалось никаких выплесков Энергии.
С крайней осторожностью он прикоснулся к разуму корнета, не защищённого магией. Ощутил колебания чужих чувств. Настороженность. Неприязнь.
— Нет, ваше сиятельство, — говорил штурмовик. — Разговоры ходили о несправедливости, я их пресекал. До самого побега не знал, что троица смутьянов намерена идти до конца. Отстранил их от дежурств, хоть и служба на корабле — чистая видимость. Запретил сход на берег.
— Отчего же сразу не сообщили мне — кто зачинщик?
— Виноват… Тогда я потерял бы командование над отрядом. У нас так: командир — третий после Господа и Государя, вправе казнить и миловать. Но не жаловаться на своих вышестоящему.
Парню не нравилось происходящее. Но он был честен.
— Офицер говорит правду, — вставил Тышкевич.
— Знаю. У меня свои методы. Продолжим. Штурм-корнет, насколько вообще я могу доверять отряду? Готовы ли бойцы исполнять приказы во имя империи или все они следуют лишь своим понятиям о том, что правильно, а что греховно?