Штамм. Трилогия
Шрифт:
— Они отчалили раньше нас!
— Может, они на другом острове?
Нора кивнула, хотя и не думала так. Они с Фетом добрались до форта на весельной лодочке. Энн и Уильям должны были прибыть раньше.
— А что с Эфом? — спросил Фет, положив руку на плечо Норы.
Подтвердить это было невозможно, но она знала: Эф больше не вернется.
Эпилог
Взрыв на месте рождения Владыки уничтожил весь его род. Вампиры мгновенно исчезли. Перестали существовать.
В следующие несколько дней
Ход жизни не вернулся «к норме». Напротив, островитяне многие месяцы оставались в своих жилищах, соображая, как заявить права на свою собственность на большой земле, но не желая возвращаться к довампирской жизни. Все представления, что накопили люди в области физики, истории, биологии, казались неверными или по меньшей мере неполными. К тому же за два года все сжились с новой реальностью, с новой властью. Прежние верования сотряслись до основания, вместо них возникли новые. Все подвергалось сомнению. Неопределенность стала новой чумой.
Нора относила себя к людям, которым требовалось время, чтобы поверить, будто нынешний уклад жизни останется навсегда. Что другие жуткие сюрпризы не выпрыгнут из-за угла.
Как-то раз Фет осторожно спросил:
— Ну так что будем делать? Рано или поздно нужно возвращаться в Нью-Йорк.
— Нужно? — переспросила Нора. — Не знаю, существует ли для меня теперь Нью-Йорк. А для тебя?
Фет сжал ее руки и посмотрел на воды реки. Он ни в коем случае не хотел ее торопить.
Так получилось, что Нора с Фетом так и не вернулись в город. Они воспользовались Федеральным законом о возмещении собственности, изданным временным правительством, и переехали на ферму на севере Вермонта, далеко за пределами зараженной зоны, образовавшейся после ядерного взрыва на реке Святого Лаврентия. Они так и не поженились (никто из них не испытывал в этом потребности), но у них родились двое детей, мальчика они назвали Эфраимом, а девочку Мариелой — в честь матери Норы. Фет опубликовал краткое содержание «Окцидо люмен» в получившем второе рождение Интернете, но при этом попытался сохранить анонимность. А когда достоверность сведений стали оспаривать, запустил так называемый «Проект Сетракяна», в рамках которого отбирал и публиковал в свободном доступе труды (а их было великое множество) старого профессора и первоисточники. Фет всю жизнь посвятил изучению влияния Патриархов на ход человеческой истории. Он хотел понять, какие коллективные ошибки люди совершили, чтобы избежать их повторения в будущем.
Какое-то время ходили разговоры о судебных процессах, призванных обнаружить и наказать виновных в нарушениях прав человека под прикрытием всемирной бойни. Охранников и сочувствующих время от времени отлавливали и линчевали. Их убивали, вероятнее всего, из мести, но в конечном счете стали все громче раздаваться более толерантные голоса, отвечавшие на вопрос, кто сделал это с нами, так: «Мы все». И постепенно, при всем человеческом злопамятстве и множестве призраков, несущих на себе груз прошлого, люди снова научились сосуществовать.
Прошло какое-то время, и некоторые стали утверждать, что именно они покончили со стригоями. Один биолог заявил, что выпустил в водную систему специальную вакцину, несколько гангстеров предъявили целый набор трофеев, объявляя себя убийцами Владыки, но больше всех отличилась группа скептиков, утверждавшая, что никакой вампирской чумы вообще не было. Они приписали все случившееся всепланетному заговору, имевшему целью утвердить новый мировой порядок, и назвали это сфабрикованным переворотом. Разочарованный, но не ожесточенный Фет принялся понемногу восстанавливать свой дератизационный бизнес. Крысы вернулись и снова процветали, и это стало новым вызовом. Он был не из тех людей, кто верит в совершенство или счастливый конец: они спасли этот мир вместе с крысами и со всем, что в нем есть.
Тем не менее для группки верующих Василий Фет превратился в культового героя, и, хотя любая слава смущала его, с этим он смирился и возблагодарил судьбу.
Каждую ночь, укладывая спать Эфраима, Нора гладила малыша по голове и вспоминала его тезку и сына его тезки. И спрашивала себя, как они встретили смерть. В первые несколько лет она часто представляла, какой могла бы быть ее жизнь с Эфом, если бы штамм никогда не появился. Иногда Нора плакала, и Василий знал, что в такие минуты лучше ее ни о чем не спрашивать. Этот уголок ее души был навсегда закрыт для Фета, и он не вторгался в личное пространство, где она скорбела в одиночестве. Но мальчик рос, взрослел, становился самостоятельным и похожим на отца, но никак не на тезку. Реальность настоящего смыла возможности прошлого, время брало свое. Нора больше не боялась смерти, потому что победила одну из самых отвратительных ее альтернатив.
У нее на всю жизнь осталась отметина на лбу — шрам от выстрела Барнса. Для Норы он стал символом спасения от судьбы, которая хуже смерти, хотя в более поздние годы этот шрам переродился в ее мыслях в символ везения.
А пока Нора смотрела в лицо своего ребенка, чистое, мирное личико, и на нее снисходило великое умиротворение. Она вдруг вспомнила слова матери:
«Оглядываясь на свою жизнь, понимаешь, что ответ на все вопросы — любовь».
Как же права была мама!
Благодарности
Авторы выражают благодарность доктору Сету Ричардсону из Чикагского университета за консультации по месопотамским и библейским текстам.