Штамп Гименея
Шрифт:
Старший Илларион бороздил просторы Мирового океана в звании капитана первого ранга. Наш папа, Михаил Илларионович, мечтая во всем повторить судьбу горячо любимого отца, всю жизнь отдавал честь и носил армейские сапоги. Но таких высот не достиг и отбыл в отставку скромным майором. Вообще, в жизни папки было немало разочарований. В моряки он не прошел по здоровью. В отличие от своего легендарного отца он категорически не выносил качку и мог пребывать на судне исключительно в бессознательном, вывернутом наизнанку состоянии. Сухопутная служба оказалась тяжелой, безденежной и бесперспективной. Взятки он давать не умел, кумовству был чужд. Отставка дала папе массу свободного времени, которое он тратил на попытки выжить на пенсию. Единственной его отрадой
– Если уж у тебя депрессия, сдай за меня анализы. По твоим анализам мне точно больничный дадут, – оживился брат, глядя на мое тупое бессмысленное лицо.
– Пошел вон, – вяло отмахивалась я от него. Ларикова нелюбовь к труду была притчей во языцех. Участковый терапевт специально ради визитов моего бурателлы держала в кабинете поганую метлу. Ларика она принимала только в крайних случаях и с анализами крови и прочего на руках. Еще в школе брату не было равных в искусстве симуляции. Он не только умел усилием воли повышать температуру и кашлять в нужных местах так, что переворачивал сердца, однажды он путем умелого сочетания ананасового сока, льда и перца сумел добиться полной иллюзии ангины. Две недели постельного режима, и он тогда остался в чистом выигрыше. – Жирно тебе будет пользоваться моими несчастными анализами.
– Злая ты. Если ты не подобреешь, тебя бог накажет! – заметил Ларик, старательно вращая глазами.
– Не мешай мне смотреть кино, – строго посмотрела я на него.
– Если бы я был главврачом какой-нибудь экспериментальной больницы, – ответил брат, – я стал бы применять эти бредни в качестве общего наркоза. Потому что в тот момент, когда твоя Мария причитает, что не может разобраться в том, кто кого родил, можно смело успеть вырезать аппендицит. Пациент бы этого даже не заметил.
Глава 3
Арт-терапия
Многие умные (в меру) женские журналы пишут: «Ты – то, что ты ешь». Интересно, как понимать это утверждение? Если я ем селедку, я что – селедка? Возможно, что и так. Во всяком случае, тех людей, которые сидят на низкокалорийных вегетарианских диетах, запросто можно вычислить в любой толпе. Лица у них – постные. Но если следовать такой логике, то я, просидевшая всю зиму на конфетно-шоколадной диете, предаваясь тоске по своей так неожиданно и прозаически погибшей любви, могла по праву называться чем-то типа «sweet heart». Количество шоколада, которым я пыталась подсластить пилюлю одинокой старости и отверженности, превосходило самые смелые ожидания. Однако долгое время я этого не замечала.
– Куда подевались конфетки? – спросила я маму в одно прекрасное утро, когда зима за окном неожиданно сделала шаг в направлении еще холодной, но уже довольно достоверной весны. У марта еще не получалось по-настоящему поднять температуру и растопить снег, но он весело светил ярким греющим солнышком.
– Как куда? Ты их все слопала! – возмущенно отреагировала мама, которая очень болезненно относилась ко всему, что касалось продуктов питания.
– Я? Да их там было море, – удивилась я.
– А ты как кит, пропускала их внутрь, словно это планктон! – выпалила мама, озираясь по сторонам.
Ларик в это время тоскливо пил чай. Он понимал, что выход на работу неизбежно надвигается. Что вот еще чуть-чуть, и он накроет его, Ларика, с головой.
– Красиво сказала! – восхитился он маминым выступлением.
Видимо, эта сцена наполнила его сложную непредсказуемую душу силой. Он отодвинул от себя чашку и встал. На лице брата неожиданно отразилась готовность следовать к месту исполнения трудового долга, кое располагалось в недрах одной Интернет-компании. Фирма, которая до сих пор зачем-то выплачивала Ларику зарплату, обеспечивала народонаселение одного из центральных районов столицы высокоскоростным доступом во Всемирную паутину. Что, кроме халявного посещения порносайтов, там делал мой братик, я не знаю. Хотя в теории он был обязан отслеживать трафики посетителей их сервера и отлавливать мошенников, пользующихся прорехами в программах Билла Гейтса. Прорех было столько, что мой дорогой родственник давно перестал напрягаться ловлей умников-хакеров и регулярно докладывал руководству, что в Багдаде все спокойно. Начальство искренне радовалось, уважало Ларика за мастерство и ум, а поскольку проверить его утешительные слова они возможности не имели, эта идиллия продолжалась уже пару лет. Если бы, к примеру, Ларик оказался честным человеком и отражал реальную ситуацию с несанкционированными подключениями, начальство испортило бы себе нервы и, возможно, даже заработало бы язву. А так всем было хорошо. Ларик бил баклуши и получал зарплату. Без зарплаты ему было бы тяжело. Он обладал сложной, как швейцарские часы, и хрупкой, как богемское стекло, душевной структурой. Желание интересно проводить время и достойно выглядеть в глазах друзей боролось в нем с нежеланием что-либо делать и от чего бы то ни было напрягаться. Только нашей маме удавалось каким-то неведомым образом, шуткой ли, угрозой ли или вообще силой отправлять его раз за разом на работу. Она ювелирно высчитывала момент, когда сыночка надо выставить за дверь, чтобы для визита к друзьям было еще рано, а вернуться домой стыдно. В таком случае Илларион ожидаемо ехал в офис, чтобы не торчать на улице, потому что, несмотря на мартовское солнышко, на улице еще слишком холодно.
– Я не кит! – возмутилась я. – И что такого, если я съела пару жалких карамелек?
– Пару? – раздался голос Ларика около двери в прихожей. – А ты знаешь, что заедать стресс сладким – это прямой путь к диабету. Превратишься в бомбу!
– Убью, – предупредила я, но этот проходимец успел выскользнуть из прихожей и через несколько секунд выпорхнул из подъезда.
Я молча проводила его тощую вредную фигуру взглядом и подумала про себя: скорее бы он женился, что ли. Но слова брата о том, что я заедаю стресс, засели у меня в мозгу занозой. Неужели я так много ем? А почему это никак не сказывается?
– Потому что все вы – Тапкины – тощие сволочи! – сказала однажды про нашу семью моя школьная подружка Алла Трофимова, девушка БОЛЬШИХ моральных и внешних достоинств.
И действительно, нас с братом кормить – проще сразу убить. Перевод продуктов, и все тут.
– Деточка, тебе надо чем-то занять себя. А то вся пенсия уйдет на шоколадки, – подкатила ко мне мама, решив, что в моей системе обороны есть некоторый пробой, и доводы, высказанные именно сейчас, могут и возыметь успех.
– Я не знала, что все так запущено, – пристыженно отреагировала я.
Действительно позор. Позор взрослой двадцатишестилетней нигде не работающей дочери пожилых родителей проедать их пенсию, переводя все деньги на конфеты «Му-му». Вот когда я пойду на работу, то с чистой совестью буду тратить все деньги на любые изыски. Буду вообще питаться одной черной икрой, как Верещагин из «Белого солнца пустыни». Интересно только, когда это славное время уже настанет? Ну да с этим все пока не ясно, особенно если учесть, что я историк с дипломом, но без опыта работы и с некими романтическими представлениями о мире, свойственными всем молодым особам, живущим за счет родителей или мужчин. А пока надо перестать лопать конфеты, разоряя предков, и хорошо бы начать заниматься чем-нибудь более пристойным.
– Пойдем, – предложил как-то бывший однокурсник Петечка, – в кино. На поцелуйный ряд.
Я представила себя с этим полумужчиной-полуподростком на последнем ряду одного из этих модерновых кинотеатров, где тебе по голове постоянно долбит сурраунд, и меня передернуло.
– Нет уж, спасибо. Я лучше дома посижу.
– А хочешь, я с тобой побуду? Дома? Могу каких-нибудь кассет принести, – тут же сменил он ориентиры.
Я задумалась. Сериал про Марию кончился, а страдать по Андрею, который так и не позвонил, хотя уже миновала зима, мне надоело. Может, и правда пригласить Петюню? Он хоть мне и не нравился как мужчина, но все же мог развеять скуку.