Шторм-2
Шрифт:
Рыжебородые, однако же, и не помышляли выходить в море. Шторм вогнал их корабль в песок по самое брюхо, вытолкать его не было никакой возможности, и теперь требовался прилив, чтобы драккар мог проститься с чёрными соснами.
Гриду бросили овчину, которую он пристроил под спину, зарылся в неё и вяло наблюдал за происходящим. Когда рыжебородые привыкли к присутствию пленных и успокоили свои стерегущие инстинкты, Хольдер попытался заговорить с Гридом. Сперва осторожно, только несколькими словами. Потом, видя, что это ни у кого из их пленителей не вызывает злобы, Хольдер сказал:
– Они ищут
Хольдер понимал язык рыжебородых. Он сам был даном. Правда, большую часть жизни он провёл под стягами Ругарда – главного города ругов, но мяукающий язык викингов был для него родным.
Грид закинул голову на овчину и равнодушно посмотрел в пустое небо, делая вид, что эта новость ему мало интересна.
Хольдер обернулся украдкой и продолжил:
– Йорк у меня на глазах перерубил почти всех с нашего корабля…
– Ну и что? – вяло спросил Грид.
– Ни я, ни Трогги его не убивали.
– Может, это сделал Одриг?
– Откуда ты знаешь о Минус половине? – сощурив волчьи глаза спросил Хольдер.
Грид понял, что выдал себя.
– Неплохая будет награда тому, кто найдёт убийцу Йорка. Может быть, лишняя миска похлёбки? Хотя, похлёбка не бывает лишней. Не так ли, Хольдер? – сказал он вонзив взгляд в ветряжного.
– Кто ты? – тихо спросил Хольдер.
– Когда-нибудь ты сам ответишь на этот вопрос.
Грид приподнялся на локтях.
– А может ты собираешься дёру дать? – спросил он, не сводя взгляда с бывшего соратника.
– Тише! Они понимают нашу речь, – прошептал Хольдер.
– Лучше всего это делать сейчас, в море такой возможности не будет!
– За твоей спиной сидит рыжебородый и держит в руках лук, – опустив глаза сказал бывший предводитель ватаги «Ворона». Он не сводит с нас глаз.
– А в туле 7 у него одиннадцать стрел, – заметил Грид. – А позади тебя сидит ещё один. И у него десять стрел наготове.
7
тул – от праслав. tulъ, от кот. в числе прочего произошли: русск.-церк.-слав. тулъ (; Изборн. Святосл. 1073 г., СПИ и др.), ст.-слав. тоулъ (Рs. Sin.), русск. русск. туло, ср. р. «колчан, влагалище для стрел», болг. тул, словенск. tl, др.-чешск. t'ul, чешск. toul. Родственно др.-инд. tuas м., tu'i ж., tuiras м. «колчан для стрел» (turas), далее, возм., др.-в.-нем. dola «труба, сточный канал»
Хольдер понял, что от этого парня будет больше толку, чем от смирившегося с обстоятельствами Трогги.
Вечером рыжебородые устроили погребальный костёр для своих убитых. Даны вырубили все чёрные сосны, и сложили их ровными колодами, одна поперёк другой.
Йорк возвышался на краде 8 высотой в четыре человеческих роста. Другим мертвецам такой чести не оказали, но скорее потому, что в округе просто больше не осталось подходящих деревьев. Их костры были куда скромнее. Тела ругов свалили в ямную могилу, как это делают с тушами волков, с которых срезают шкуры, и присыпали их песком.
8
крада – ст.-слав. жертвенный костёр
Новые рабы данов занимались своими соплеменниками. Просить для их мёртвых более достойной участи – кремации, было бесполезно: берег выглядел голым на день пути в любую сторону. Ни одного деревца у последней стоянки «Ворона» не осталось.
Крады взялись огнём гневно и яростно. Всем казалось, что это не сушина, а само небо трещит под напором огня. Огневая буря летела в небо, съедая его раннюю осеннюю хмарь. Превращая её в мёртвое сияющее бесцветие.
Когда драккар вытолкали в море, небо ещё полыхало отсветом кровавого огня. Данам повезло: ветер был с берега. Громадный парус набило ветром, и корабль пошёл на волну, сминая её тяжёлой грудью.
Штиль, каким обычно балует себя море после шторма, собирался только завтра, и это тоже можно было считать везением. Ведь иначе измученным от скорбной работы людям пришлось бы налегать на вёсла.
Грид и Хольдер обессиленные рухнули на лавки, и лишь Трогги болтал как ни в чём не бывало. Его смирение выглядело больше спокойствием, накоплением силы, которую Трогги не тратил на угнетение души. Он просто не мог позволить себе горестных метаний духа. Трогги рассуждал о всяких отвлеченных вещах, передавая своё спокойствие и уверенность соратникам.
– Мы воспринимаем жизнь, – говорил он, – как букет своих привычек, из которого не хотим утратить ни одного, даже самого чахлого цветка. Мы привыкаем даже к плохому, а уж к хорошему мы так привязаны, что его потеря совершенно выводит нас из равновесия. Мы привыкли к тому, что жизнь удобна для нас, что она отстроена по понятным нам правилам. И вот всё рушится…
Хольдер хотел было заткнуть это словоизлияние, но посмотрел на Грида, и понял, что Трогги сейчас надо дать высказаться. Пусть проявит полезность их маленькой дружине через свою неуёмную мудрость. Грид ответил Хольдеру взглядом.
– Даже любовь стала привычкой, – умничал Трогги, не замечая взглядов старого и нового друга. – Сперва она как буря, как шторм, рвёт тебе сердце, бросает тебя на подвиги, а потом, когда души соединяются точно ветер и море, любовь становится привычкой. Ты привыкаешь к тому, что чья-то жизнь вписывается в твою, и ты не хочешь ничего менять. Вот если вспомнить нашу вельву…
Грид, услышав последние слова, сразу очнулся от усталости.
– Побереги силы на завтра, – перебил друга Хольдер, – грести придётся целый день.
– И то верно! – согласился Трогги, закутываясь в протёртую меховину.
Однако спать им пришлось недолго. Даны уверовали в то, что корабль под южным ветром возьмёт слишком далеко в сторону от морских проливов, и уйдёт на Гётланд – остров готов.
– Как они вообще ориентируются ночью, когда звёзды скрыты под тучами? – ворчал Грид, только пристроившийся к лавке.
– Восточное море хорошо понятно тем, чья жизнь проходит на корабле. Здесь потеряться трудно, – позёвывая ответил Трогги.