Шторм и штиль
Шрифт:
— Товарищ лейтенант, пробу брать будете?
Юрий хорошо знал: на корабле искони заведено — перед тем как команда начнет обедать, командир «берет пробу», то есть получает ту же самую пищу, которую получат все. Но он почему-то ответил:
— Не буду… Прикажите, пусть раздают обед, а после обеда прошу зайти ко мне.
Баглай сказал не «зайдите», а «прошу зайти», и это ему самому понравилось: он дал понять боцману, что с первого же дня хочет быть с ним не слишком официальным.
— Есть, — коротко ответил боцман Небаба. — Разрешите идти?
— Идите.
Кажется, ничего особенного не произошло. Обыкновенный
А боцман не уходил, задержался на пороге:
— Разрешите послать за вашими вещами?
— За вещами? — Юрий Баглай вдруг улыбнулся так просто, по-детски, непринужденно, словно он — не командир корабля. — Какие же у меня вещи? Так, мелочь разная. Сам принесу.
— Есть, — так же коротко сказал боцман Небаба и с видом то ли удивления, то ли неудовольствия тихо притворил за собой дверь.
И опять Юрий остался наедине с тишиной в четырех стенах каюты. «А может, не так нужно было? — подумал он. — Может, следовало бы пригласить боцмана сесть и потолковать с ним… Ведь что ни говори, он выполнял обязанности командира… Эх ты, Юрий Баглай! Голова твоя молодая да неопытная! Что же ты никак в себя не придешь? Обдумывай каждый свой поступок и каждое слово… Ведь на тебя смотрит вся команда, а ты всех сразу не увидишь…»
Теперь у него было единственное желание: чтобы скорее закончился обед и пришел боцман Небаба.
А кто он, боцман Небаба?
Юрий Баглай быстро нашел личное дело. Ага, вот… Небаба Иван Сергеевич… Год рождения… Действительная служба… сверхсрочник… комсомолец… А что еще? Юрий лихорадочно бегал глазами по графам анкеты, опасаясь, что за этим делом его застанет сам Небаба.
Едва успел спрятать личные дела в сейф, как в дверь постучали.
Юрий встретил боцмана у дверей.
— Входите, Иван Сергеевич. Садитесь, пожалуйста.
Небаба сел, положив на колени огрубевшие от боцманской работы руки. Его поза и настороженные глаза как будто говорили: «Кто знает, какой ты… И кто знает — как мне себя с тобой вести… Послушаем, посмотрим… Может, только для первого знакомства «Иван Сергеевич» а потом так прижмешь, что и пикнуть не дашь…»
— Хоть команда и небольшая, о каждом в отдельности расспрашивать не буду, — сказал Юрий. — Познакомимся позже. А пока я попросил бы вас коротенько рассказать, что тут у вас на корабле?
Вместо ответа боцман спросил:
— Не хотите ли, товарищ лейтенант, посмотреть заведывание, кубрики? Все содержим в наилучшем виде.
— Хорошо, — сразу согласился Баглай и в душе поблагодарил боцмана за такое предложение, теперь ему не нужно думать о том, как появиться на палубе и с чего начать.
Боцман пропустил командира корабля вперед и поднялся вслед за ним по коротенькому, из нескольких ступенек, трапу, ведущему на верхнюю палубу.
Корабль стоял на стапелях. Внизу лежала большая продолговатая бухта. Она жила обычной флотской трудовой жизнью. Сновали по ней суда и суденышки. В конце бухты плавучий кран переносил с места на место катерок портового назначения, который, очевидно, тоже был на ремонте и не мог идти собственным ходом. Слышен был лязг якорных цепей, громкие голоса. На марсовом мостике одного из кораблей быстро размахивал флажками сигнальщик… Со стороны бухты тянуло испарениями бензина и нефти, а с моря, смешиваясь с ними, лились потоки свежего солоноватого воздуха.
День был солнечный. Яркие блики плясали на неподвижной воде, слепили глаза. Юрий невольно зажмурился.
Рассыльный с блестящей боцманской трубкой на груди отдал честь командиру и, ожидая приказаний, тоже двинулся вслед за ним, но боцман незаметно для лейтенанта сделал знак рукой, чтобы он отстал.
Палуба не была идеально чистой, да нельзя было и требовать этого, когда судно на ремонте. Но порядок сразу был виден. Шлюпки на бортах прикрыты чистыми парусиновыми чехлами и тщательно зашнурованы, на палубе нигде ничего лишнего не валялось, концы и тросы, свернутые в бухты, лежали на своем месте, медные кнехты [1] и поручни хорошо надраены. Все это бросилось в глаза молодому командиру корабля, и он подумал, что боцман Небаба для того и повел его, чтобы показать, какой порядок он поддерживает на корабле.
1
Кнехты — приспособление в виде парных тумб на палубе судна или на пристани для крепления канатов, снастей.
Возле машинного люка работали матросы в синих комбинезонах и беретах, тралами опускали вниз какую-то тяжелую деталь. Увидев командира корабля, матросы прекратили работу, вытянулись по стойке «смирно», и один из них, невысокий, рыжеватый и коренастый, доложил:
— Заканчиваем собирать второй мотор, товарищ лейтенант.
Юрий Баглай был в новеньком, с иголочки, без единой морщинки кителе, но, несмотря на это, спустился в машинное отделение. Действительно, один мотор стоял уже собранный и чисто вытертый, а второй был еще разобран. Юрий окинул взглядом тесное, не очень удобное для работы помещение.
— Вы кто? — обратился Юрий к рыжеватому матросу.
— Старшина группы мотористов, старшина первой статьи Лубенец, товарищ лейтенант.
— И комсорг корабля, — добавил боцман Небаба, желая сразу же поднять моряка в глазах нового командира.
— Очень хорошо. После ужина зайдите ко мне, потолкуем… Так, когда же будет готов второй мотор?
— Через два дня закончим, товарищ лейтенант. Взялись досрочно сделать. В море хочется.
Юрий довольно улыбнулся. Ему понравился этот приземистый рыжеватый парень. Держался он свободно, в то же время сохраняя расстояние, которое отделяет подчиненного от старшего по рангу, в данном случае — старшину от командира корабля.
— Все необходимое есть? Ничто не тормозит?
— Были перебои, но мы с товарищем мичманом, как говорят, пошли на штурм, и все, что нужно было, достали. Теперь все только от нас зависит, от машинной команды.
— Хорошо, очень хорошо, — повторил довольный разговором Юрий и поднялся на верхнюю палубу.
В кубрике ему отрапортовал высокий черноволосый матрос с хитроватыми цыганскими глазами.
— Матрос боцманской команды Соляник! По приказанию товарища боцмана отбываю внеочередной наряд, убираю в кубрике, потом буду драить якорную цепь! — выпалил он одним духом, и глаза его весело поблескивали, хотя, казалось бы, никаких причин для радости у него не было.