Шторм и штиль
Шрифт:
Юрий сидел в первых, офицерских, рядах. В кают-компании он не мог сосредоточить свое внимание только на Ляле. Зато теперь, когда, ярко освещенная прожекторами, она стояла на сцене, Юрий не сводил с нее глаз.
Но вместе с тем Юрий все время чувствовал, что за спиной у него сидит Андрей Соляник и тоже смотрит на Лялю такими же восторженными глазами. И завидовал ему. Соляник для нее «Андрюша», а он сам — просто лейтенант Баглай…
Закончился вечер художественной самодеятельности. Юрий увидел, как Андрей Соляник провожает Лялю
И тогда Юрий — позже он долго не мог объяснить себе, что на него нашло, — пользуясь правом свободного выхода с территории воинской части, поспешил за ворота, чтобы догнать девушку.
— Ляля, задержитесь, пожалуйста, на минутку! Она остановилась, дождалась, пока Юрий приблизился, и спросила:
— Вы тоже домой?
— Да… Разрешите, я провожу вас.
Даже в темноте он увидел, как брови ее дрогнули, а широко открытые глаза удивленно посмотрели на него.
— А зачем меня провожать? Я и сама дорогу знаю. Юрий растерялся:
— Но ведь… скоро полночь…
— Ну и что же? Мне каждый камешек знаком. И это провожанье не нужно ни вам, ни мне. Спокойной ночи.
Она быстро пошла прочь.
У Баглая было такое чувство, словно ему дали пощечину. Оглянулся: «Хоть бы не видел никто!» Но, как на грех, из ворот выходил замполит Вербенко.
— Вы что тут делаете, товарищ лейтенант?
Юрий Баглай готов был провалиться сквозь землю. Чуть слышно пробормотал:
— На корабль иду, товарищ капитан третьего ранга.
Вербенко посмотрел вслед удаляющейся девичьей фигуре и перевел, внимательный взгляд на Баглая:
— Понимаю… Вы молоды и красивы. Андрей Соляник — тоже. Не вмешивайтесь в чужое счастье.
И в этот вечер Юрий не пошел к Поле.
14
По утрам в кубрике Андрей Соляник обычно точит балясы, необидно насмехается над всеми, кто попадется под руку:
— Спишь на ходу… И кто это тебя в матросы взял, такого растяпу! Твоя Маруська на тебя и смотреть не захочет.
Матрос пробует огрызнуться:
— А какое тебе дело до меня и моей Маруськи?
Но Солянику только этого и надо, ему лишь бы за ниточку зацепиться в этой шутливой перебранке.
— Так я ж хочу, чтобы из тебя человек вышел! Приедешь в отпуск, а там все глаза вытаращат: «Неужели море такого увальня воспитало?»
Сам Андрей Соляник — расторопный матрос. За что ни возьмется, все горит в его руках, недаром же он в боцманской команде служит! Но его не всегда хватало на хорошие дела, случалось, и проштрафится. Набедокурит, а потом весело рассказывает, да так, будто о какой-то комедии речь идет. С той поры как служит Соляник на флоте, боцман Небаба безуспешно воюет с его кудрями, густыми волнами ниспадающими из-под бескозырки на лоб. Однажды Небаба посоветовал матросам:
— Вы его остригите, когда он спать будет. Никого не накажу, а, может, еще и благодарность вынесу.
Но Андрей Соляник показал матросам огромный, с гирю, кулачище и с угрозой в голосе спросил:
— А это видели?
Конечно, все были уверены, что если бы даже его и остригли, в драку Соляник не полез бы, да никто не взялся осуществить совет боцмана — матроса уважали за умелые руки, неутомимость в работе и отвагу в походах. Не забывали и о том, что он среди всей команды — единственный монтажник-верхолаз в прошлом, а такой профессии любой позавидует. И рассказывал он о своей работе увлеченно, фантазируя на ходу:
— Эх, ребята, закончу службу, возвращусь в Кривой Рог, построю пятидесятиэтажный небоскреб, заберусь на самую крышу и крикну: «Эге-гей, хлопцы-черноморцы! Видите ли вы меня? Слышите ли?» А вы мне в ответ: «Видим, слышим! На такой высоте тебя весь мир видит!» А потом я в гости к вам приеду. Командир корабля сразу же скомандует: «Боцман! Построить всю команду на правом шкафуте! На знаменитого монтажника-верхолаза, бывшего матроса нашего корабля, равня-а-ись!» Я прохожу мимо строя, а вы все стоите и глазами меня поедаете. «Здравствуйте, товарищи матросы боевого корабля!» — крикну я…
— И проснешься, — под общий смех подбрасывает кто-то острое словцо.
Однако боцман Небаба хотел, чтобы дальнейшая судьба Соляника сложилась по-иному. И однажды, в свободное время, когда оба они были в прекрасном настроении, заговорил с ним о сверхсрочной службе:
— Ты хоть и горячая голова, а моряк настоящий, моряком родился — одним словом, кровь морская в твоих жилах течет. А если еще научишься жить по полной морской форме, то будет тебе на флоте и уважение и слава… Тут глянь, какой простор, чувствуешь, как легко дышится? А романтика! Будто на свет заново рождаешься, когда в море выходишь.
Но Соляник был непробиваем, как самая крепкая броня.
— Меня, боцман, хитрыми словами не проймешь. Моя романтика вон там, под синим небом. Оттуда и мир далеко виден… А кроме того, на этой вышине не надо по струнке ходить и волосы подстригать, как устав требует, не надо бояться, как бы с берега не опоздать. А там? Больше построй, выше поднимись — вот тебе и слава… Я еще героем труда стану, обо мне во всех газетах писать будут, и с портретов буду тебе улыбаться. Так что, не агитируй, боцман, как говорят, напрасный труд…
Но в это утро Андрей Соляник был молчалив и хмур.
Вчера вечером, проводив Лялю до ворот и вернувшись на корабль, он с палубы видел, как лейтенант Баглай догнал девушку, как остановились они и разговаривали.
Правда, недолго.
Но о чем-то же они говорили…
Измученный ревностью, он ворочался с боку на бок на своей подвесной койке и почти всю ночь не спал.
Ребята удивились, что Соляника не слышно. Куценький спросил:
— А чего это, братцы, наш Соляник сегодня в дрейф лег? Даже скучно как-то.