Шторм и штиль
Шрифт:
Юрий взволнованно слушал рассказ Вербенко, никогда еще замполит не говорил так о его отце. Будто они вместе служили. Будто вместе были в этом последнем бою.
— Среди нас присутствует сын Героя Советского Союза, командир корабля лейтенант Баглай Юрий Николаевич. Он закончил военно-морское училище и навсегда связал свою судьбу с морем…
Юрию стало жарко. Лицо вспыхнуло. К нему обратились взоры всех присутствующих. И зачем Вербенко заговорил о нем… Пусть бы молодые матросы узнали об этом позже…
А тем временем Вербенко подвел матросов к другому портрету.
— А вот это —
— Тоже погиб? — спросил кто-то.
— Нет, он уцелел. Взрывной волной его выбросило в море, и его удалось спасти. А живет он здесь, неподалеку, на Портовой улице. Надеюсь, что вы с ним еще встретитесь…
Вербенко подводил молодых матросов к другим стендам и экспонатам (комната Славы со временем превратилась в маленький музей, в котором можно было увидеть части кораблей, снасти, одежду и многое другое) и, наконец, остановился возле последнего.
— А тут вы видите наших сегодняшних отличников боевой и политической подготовки, передовых матросов, старшин и офицеров.
Он коротко рассказал о каждом из них.
Юрию было не по себе. Со стендов смотрели на него его матросы и старшины, а он до сих пор не удосужился поинтересоваться комнатой Славы, заходил в нее лишь для того, чтобы взглянуть на портрет отца. «Собственными заботами жил, только собой занимался…» — с горечью думал он.
— А теперь отдохните в нашем скверике, — закончил Вербенко. — Через час вас будут расписывать по кораблям.
Скверик огибал бухту полукольцом. Во все стороны расходились аккуратные, посыпанные мелкой галькой дорожки. То там, то тут виднелись красивые ажурные беседки, деревянные столы со вкопанными в землю скамеечками. Однако на каждом шагу чувствовалось, что это — территория воинской части. Вдоль дорожек стояли большие щиты с лозунгами и плакатами, призывающими настойчиво овладевать боевым мастерством, доски с показателями социалистического соревнования, с номерами кораблей, рядами фамилий и цифр. Теперь все это уже перестало быть тайной для молодых матросов. Наступит время, на этих досках напишут и их имена.
Внимание всех привлек памятник — каменная глыба, формой своей напоминавшая волну, на гребне которой застыл корабль. Ребята бросились к нему, чтобы рассмотреть поближе, засыпали Юрия Баглая вопросами:
— Кому поставлен этот памятник, товарищ лейтенант. Когда? Почему в самом центре парка?
— Вы только что слышали о подвиге старшего лейтенанта Баглая… Это и есть тот корабль, на котором он погиб. Умелые мастера сделали точную копию.
Интересно здесь молодым матросам, и все же ребята рвутся к причалу, туда где стоят корабли. Вот они перед глазами! Серо-голубого цвета корабли выстроились в ряд, форштевнями к морю, готовые в любую минуту сняться с якоря и дать «полный вперед!». Надстройки, ходовые мостики, мачты с разнообразными приборами, пушки, множество механизмов, разместившихся от носа до кормы — все таило в себе скрытую силу, которая начнет действовать по первому сигналу… Кормовые флаги едва шевелились под легким ветерком, дувшим с моря.
Распределение по кораблям прошло быстро. Юрий повел на корабль пять человек из нового пополнения. Неплохие ребята. Стройные, подтянутые. Вот только один… Невысокий, толстенький, кругленький, как мячик, идет по-утиному, вперевалочку. И зачем таких на флот берут? А впрочем, время покажет. Не надо судить заранее.
7
На другой день Юрий Баглай вызвал к себе Соляника.
— Как новоприбывшие, товарищ боцман?
— Да с виду хорошие… Стараются… Но каждому ведь в душу не заглянешь.
— Как вы думаете, не устроить ли нам сегодня на корабле «вечер автобиографий»?
Соляник удивленно посмотрел на Баглая.
— Извините… не понял, товарищ лейтенант. Какой вечер?
— Соберем всю команду, и пусть каждый новоприбывший расскажет о себе. — Откуда прибыл? Что делал до флота? Кто родители? А мы расскажем о нашем корабле. Вот так и познакомимся.
— Не бывало еще такого… Сколько лет плаваю, а не бывало… Да и на других кораблях…
— Знаю, что не было. А мы начнем. Думаю, что ни Курганов, ни Вербенко ругать нас не будут…
Юрий волновался. Мысль о таком вечере появилась у него неожиданно, ночью, когда он долго не мог заснуть, и не дала ему покоя до утра.
— Мне кажется, что так мы скорее узнаем друг друга. Каждый — у всех на глазах. Говори, что хочешь, сколько хочешь, только искренне. Тут человек как на ладони виден будет. Ведь нам же вместе плавать.
— Товарищ лейтенант, а мне и самому интересно стало. Пусть расскажут…
В кубрике — яблоку негде упасть. Сидели, тесно прижавшись друг к другу, на скамейках, на нижних койках и просто на корточках. Юрий Баглай обвел глазами лица: где молодые? Нет, они не сидели отдельной группой, а устроились среди «стариков» — уже успели перезнакомиться.
Вел собрание комсорг корабля Николай Лубенец. Его рыжие волосы при свете электрических лампочек отливали золотом.
— Ну что ж, — сказал он. — Начнем. Мы знаем уже, что все вы комсомольцы. Это хорошо, наш экипаж — комсомольский. «Старики» друг друга знают. А вот с вами, молодыми, нам хочется познакомиться поближе, чтобы знать, кто примет от нас вахту. Вот и расскажите о себе. Ну, кто первый?
Как всегда бывает в таких случаях, выступить первым никто не решался. Посматривали друг на друга, смущенно улыбались. Наконец раздался низкий сильный голос:
— Разрешите мне… Не в молчанку же играть мы сюда пришли…
Поднялся высокий юноша. Волосы у него, как и у Андрея Соляника, густые-прегустые, только не черные, а белые, как лен, глаза серые.
— Иван Байдачный, — назвался он. — Родился я на Херсонщине, в семье колхозника. После восьмилетки работал в своем колхозе на тракторе и учился. Закончил сельскохозяйственный техникум. А тут пришло время идти в армию. Хоть и степняк я, а, честно говоря, на флот хотелось. Может, потому, что море от нас недалеко, и я часто к нему ездил. А может, потому, что мой старший брат — тоже моряк, на Каспии служит. Ну, вот и все. Биография у меня короткая… Ага, еще не все… Сюда меня прислали в боцманскую команду. Обещаю, что справлюсь.